В ночь большого прилива

«А как же я? Юрка! Не уходи! Ну ладно, будь с Янкой, не обращай на меня внимания, только останься в Старо-горске! Юрка-а!! Если хочешь, снова делай меня человеком! Называй Копейкиным! Только останься...»

Он шагнул ко мне.

— Гель, ты это... В общем, ты на меня не злись...

— Ну зачем ты идешь, — прошептал я.

— Надо, — вздохнул он.

— Ну и убирайся! — крикнул я.

Он молчал. Не сердито, а как виноватый страусенок Антон.

— Черт с тобой, — сказал я. — Все равно через две недели я уеду в Ярксон. К отцу.

Юрка отыскал под курткой и покачал мою повисшую руку, повернулся к Янке:

— Янка, пока... Не забывай, про что говорили, ладно?

— Юр... — нерешительно сказал Глеб. — Я даже не знаю. Я, наверно, не имею права брать тебя...

Юрка коротко засмеялся:

— А ты меня и не берешь. Я сам иду. С тобой рядом... Ну, пошли!

Я сел на теплый рельс и смотрел, как они уходят. Их силуэты уменьшались быстро-быстро. Потом они слились в одну точку. Может быть, там, где слились в одну линию параллельные рельсы. И мы с Янкой остались одни на краю Вселенной, в бесконечности, где все громче трещали ночные кузнечики.

ДВОЕ НА РЕЛЬСАХ

Янка сел рядом со мной.

Юрки и Глеба уже совсем не было видно. Только маковки черной травы рисовались на закате, который все бледнел и стал зеленоватым. Над закатом висел вверх ногами очень большой и очень тонкий месяц.

Не хотелось вставать, не хотелось ничего делать. Но не сидеть же всю ночь. Тем более что вдруг она в этой бесконечности тоже бесконечная...

— Поедем? — спросил я у Янки.

— Ну... пожалуйста, — сказал он. Й встал. Я тоже. Шурша по головкам травы курткой, пошел к вагону. Вагон громоздился на рельсах, как темное' чудовище. Янка вдруг сказал:

— Гель... подожди.

Я остановился.

— Вот... — проговорил он неловко. — Возьми это... Юрка велел передать. Еще давно велел, да я как-то... не получалось.— Он сунул мне в руку что-то маленькое, плоское и твердое.

И я сразу понял. Догадался. Эго была та арабская монетка.

— Откуда?

— Он ее тогда нашел. Долго лазил по траве... Потом говорит: «Отдай как-нибудь...»

— Да? — сказал я, и захотелось зареветь, как в давнем дошкольном детстве, когда первый раз уезжала мама. — А сам-то... он почему не отдал?

— Ну, он вообще... — вздохнул Янка. — Я ему один раз сказал: «Зачем ты так с Гелькой? Ему же обидно». А он говорит: «Так надо».

— Почему надо? — горько спросил я.

— Он говорит: «Гелька — такое существо... Он привязчивый. Я уйду, а он будет изводиться. Пускай уж лучше злится на меня...»

— Почему? — прошептал я. — Разве он знал, что уйдет?

— Давно...

— Откуда? Он же только сегодня увидел эти рельсы. Он из-за Глеба...

— Не из-за Глеба, — виновато сказал Янка. — Наверно, из-за меня... Потому что я играл ему «Восстание».

— При чем тут «Восстание»? Ты же не хотел, чтобы он ушел!

— Не знаю... — шепотом отозвался Янка. — Теперь все равно... Гель...

— Что?

— А зря мы не отдали искорку...

— Кому?! — испугался я. Сразу вспомнил о Клоуне.

— Глебу и Юрику. Им она нужнее. Они там одни, впереди неизвестно что... А в ней вон какая энергия.

«И опасность», — подумал я. И боязливо оглянулся. А что если кто-нибудь в темноте скажет сейчас шелестящим голосом: «Геля Травушкин, подари искорку...»

И фонарь не горит, Глеб его зачем-то погасил.

Я прыгнул на площадку вагона, дотянулся до выключателя «сатурна». Но «сатурн» не зажегся, сколько я ни давил кнопку. Я потряс его — никакого результата.

— Теперь не загорится, пока не зарядим на солнце, — сказал снизу Янка.

Мне по-прежнему было страшно. Я соскочил с площадки и судорожно нащупал свой фонарик — он оттягивал боковой карман куртки и колотил по колену. Без света нельзя. Войдем в темный вагон, а там — хлоп — и кожаные браслеты на руках... «Геля, подари искорку...»

— Янка! — сказал я.

— Что?

«Ну, а если расскажу? — подумал я. — Чем он поможет? Легче разве, если будем бояться вдвоем?»

— Янка... чего теперь говорить. Юрку и Глеба все равно не догнать...

— Не надо их догонять. Сделаем бумажного голубка, искорку — на него. Пустим — и он долетит.

— Он-то долетит. А мы без искорки как доберемся домой?

— Пешком. Это же недалеко, оглянись.

В той стороне, откуда мы приехали, за вагоном, горели огни Старогорска: ряды окон в многоэтажном квартале, освещенные прожекторами башни монастыря, красные лампы телевышки.

— За час дошагаем, — вздохнул Янка. — Не такая уж длинная оказалась эта бесконечность...

— Да, — сказал я и обрадовался: не хотелось мне в темный'вагон.

— Значит, пошлем искорку?

Я молчал.

— Неужели жалеешь? *— тихо спросил Янка.

— Янка, я не жалею. Ты не знаешь...

— Что?

— Сядь.

Он сразу послушался. Мы опять сели на теплые рельсы. Друг против друга.

И я наконец-то рассказал про все. И даже про то, почему молчал до сих пор. Наверно, я это очень сбивчиво объяснил, но Янка понял. И не удивился.

— Кажется, я про такие дела уже слышал.

— Да? Янка, где?

— Не помню. Давным-давно. Может, дедушкина сказка...

— Это не сказка, Янка. Опасно посылать искорку. Вдруг эти... Клоун и его дружки, начнут охотиться за Юркой и за Глебом, а те даже ничего не знают...