В ночь большого прилива

— Чего же так сидеть-то?.. Пойдемте, мы вас довезем до Чайной Пристани, а там видно будет.

Или это после сказали?

Да, сначала он долго шел по берегу, потом увидел пароход, приткнувшийся носом прямо к бурой крутизне глинистого откоса. Сел. С квадратного высокого мостика его окликнул пожилой капитан в мятой фуражке.

— Вы к нам?

— У меня билета нет, — бессмысленно отозвался Яр.

— Это неважно. Купите здесь.

Яр машинально поднялся на палубу. Капитан сошел навстречу. Оглядел перепачканный костюм Яра.

— Вы из Орехова? Ступайте в четвертую каюту, там свободно.

«У меня нет денег», — хотел сказать Яр,.но не сказал. Потому что это не имело значения. Ничто не имело значения.

В каюте он долго сидел на узкой клеенчатой койке и смотрел, как рябит на стене отражение воды. Стукнули в дверь, вошел морщинистый и седоусый пассажирский помощник. Осторожно проговорил:

— Вы бы почистились... Потом побриться можно, у нас тут парикмахерская, мастер приличный.

— Ладно, — сказал Яр.

В тесной ванной кабинке он вычистил, как мог, пиджак и брюки. Он делал это механически. Думал он об одном: о чудовищной груде камней, земли и песка, в которую превратилась крепость. Даже не думал, а просто видел перед собой этот песок и эти камни.

...Как отчаянно он тогда метался среди кирпичных завалов. Как старался их разгрести, вгрызался в щебень, стремился . собственным телом пробить тысячетонную тяжесть! Конечно, он вел себя не как скадермен. Он потерял от страха и тоски голову. Он понимал, что надежды нет, и не хотел это понимать, пытался окровавленными пальцами разрыть руины цитадели. Потом кинулся к городу.

Его'остановили какие-то люди в комбинезонах. Остановили решительно, велели убираться — в город нельзя. Обозвали идиотом, когда он начал говорить о крепости. В городе погибли и ранены сотни людей, кто сейчас будет заниматься цитаделью! Там нужны десятки машин и годы работы.

Но, видимо, отчаяние Яра было таким, что два человека пошли с ним. С полчаса лазили по сыпучим глыбам завала. Потом пожали плечами и оставили Яра одного.

Яр до рассвета разгребал осыпи. Пытался найти какую-нибудь щель, ход, лазейку. Среди кирпичей он увидел стоптанную ребячью сандалету. Алькина?

Она не могла быть Алькиной. Алька остался там, под десятками метров каменной толщи. Все остались...

А почему он, Яр, не остался?

Яр осторожно поставил сандалету на камень и стал опускаться к воде. Какой смысл разгребать камни? Если даже он чудом пробьется внутрь, то... То, что он найдет, уже не будет Алькой, Игнатиком, Дайкой, Читой...

Яр долго брел вдоль воды и оказался на пароходе.

...Из кармана пиджака выпала тонкая кожаная книжица. Яр машинально поднял. Это был плоский бумажник. В нем оказалось несколько четырехрублевых ассигнаций и квитанция страхового общества на имя Я. Охты — видимо, Данкиного отца. То ли Данка специально сунула бумажник для Яра, то ли он лежал в кармане с давних времен...

«Вот и деньги на билет», — механически подумал Яр и снова сунул бумажник в карман. И нащупал там какую-то жесткую бумагу. Вроде открытки. Это был фотоснимок. Тот, что сделали вчера в фотоавтомате. Игнатик, Алька, Чита и Данка стояли с Яром живые-живые, веселые-весе-лые. И мысль, что теперь они растерты каменными глыбами, стиснула Яра новым отчаянием.

Он с полчаса стоял, прижимаясь лбом к острому косяку, и не было ни мыслей, ни дыхания, ни ощущений. Был только протяжный молчаливый крик. Вой тоски и боли. И он не приносил облегчения...

Потом Яр заставил себя выпрямиться. Стараясь больше не смотреть на снимок, опустил его в карман. Умылся. Сходил к парикмахеру, который сбрил отросшую за сутки щетину. Купил у пассажирского помощника билет. Ушел на нос парохода, на нижнюю палубу, и стоял там до вечера. Один раз подходил помощник, звал обедать в салон. Яр покачал головой. Больше его не беспокоили. Пассажиры то ли обходили Яра, то ли их не было совсем.

В мире осталась одна желтая тоска. Смесь боли и безнадежности. Яр никогда не думал, что может быть такая тоска.

Даже когда умерла мама, что-то светило впереди. Сквозь бешеное горе, сквозь режущее до крика отчаяние. Что-то оставалось в жизни. Хоть самую капельку. Потому что были друзья. Был Космос, о котором он мечтал. Была серьезная ласковая девочка Галка, которая утешала его, как раньше в тяжелые часы утешала мама...

Чтобы жить, человек должен любить. Кого-то или что-то. Яр любил. Сначала маму, а еще Славку, Димку, Валерку, Юрика. Потом Галку. Галинку, Галину... Заранее любил будущего Юрку. Галина не смогла понять этой любви и понять, что такое Космос, тоже не смогла. Юрка так и не родился, Яр ушел в бросок на Меркатор... Он продолжал любить: товарищей, тайны планет и Пространства. Потом наступило время, когда товарищи стали уходить один за другим. Тайны Космоса оказались не важнее того, что осталось на Земле. Но и то, что осталось, ушло в прошлое.

Что ж, Яр продолжал любить прошлре. А когда понял, что этого мало, в рубке крейсера появился Игнатик.

Это началась вторая жизнь. Судьба дала волшебную ниточку, ниточка связала Яра с теми, кому он поящему нужен.