В ночь большого прилива

— Боюсь за Игнашку я. Нездешний он какой-то. Не в том дело, что с другой стороны, а вообще... Сегодня стали свечки искать, чтобы в погреб лезть, нашли огарок, а он его взял и смотрит, смотрит. Потом я гляжу, а глаза у него мокрые... Вы бы поговорили, Яр, узнали, что с ним такое делается.

— Я бы поговорил, — с горечью сказал Яр. — Но он же не приходит...

— Он „придет. Я накажу, чтобы завтра же...

— Пусть придет... Ну, скажите ему, что я соскучился, — беспомощно попросил Яр.

2

В тот вечер, когда Яр нашел Игнатика, они остались в комнате со столом и свечой. Никуда не пошли. Ни о чем не говорили. Игнатик вздрогнул и открыл глаза, едва Яр наклонился над ним; коротко вздохнул, вцепился в Яра, прижался лицом к его пиджаку. И так они сидели долгодолго. И наконец Игнатик уснул. Яр положил его на тюфяк и уснул рядом. И последнее, что он помнил, был толчок страха: не приснился ли Игнатик?

С таким же страхом он проснулся.

Свеча догорела, пахло растопленным стеарином. В оконце бил утренний луч.

Игнатик сидел над Яром на корточках: грязный, босой, похудевший, в порванной рубашке, с черными царапинами на лбу и на ногах. Улыбался осторожно и печально.

Яр. ер. страннойv, эакам&невщей; радостью дридвинул Иг-натика к себе. Шепотом спросил:

— Как ты уцелел?

Игнатик шмыгнул носом, потерся щекой о рукав Яра.

— Я не знаю... Бормотунчик сорвался с проволоки, заковылял под лестницу, а я за ним побежал. Думаю, куда это он? А там щель... Большая щель, вроде как ход какой-то. Он туда, я тоже туда. Потом все задвигалось, сверху что-то навалилось... Яр, я сразу понял, что крепость поползла! Думал, что все. Тут меня, кажется, щебнем завалило... Ну, я раскопался кое-как, а там такой длинный-длинный каменный коридор. Назад хода не было, я пошел по коридору...

— А потом?

— Я шел, шел... Будто сто лет. Яр, это, наверно, ход под рекой. Я утром выбрался, а мне люди говорят: «Ты с той стороны?» Я говорю: «Не знаю». Они говорят: «Если с той стороны, садись на поезд, он идет до станции Мост. А там вернешься к себе...» Два дяденьки и женщина, добрые такие, дали хлеба, посадили в вагон...

— А что за станция? Она здесь?

— Да не здесь... Я в вагоне спрашиваю: «Скоро станция Мост?» А все на меня смотрят, как на ненормального. Потом говорят: «Это же в другую сторону...» Я тогда сошел на полустанке, чтобы на обратный поезд пересесть. А поездов нет и нет. Я пошел к реке. Думаю:. переплыву как-нибудь. Если под землей прошел, почему нельзя обратно переплыть? А потом смотрю — вот этот город...

— Пустой... — Сказал Яр.

Игнатик кивнул:

— Ага... Только не совсем пустой, Я так умаялся, лег на траву у фонтана и заснул. А меня кто-то поднял и понес. Я даже проснуться как следует не мог... Потом проснулся уже здесь. Смотрю: на столе хлеб и кружка с водой. Я поел и опять заснул... Яр, я даже не думал, что ты меня так скоро найдешь... Яр, а ребята? Они живые?.. Яр! Ну ты чего молчишь?

Игнатик заглянул Яру в лицо и заплакал.

Через час они ушли из города, кЬторый солнечным ут-> ром казался еще более пустым, чем в сумерках. Съели огрызок хлебной корки, который лежал на столе, умылись у фонтана, булькавшего одинокой струйкой, и ушли.

Игнатик сказал, что у моря, километрах в сорока от города, есть рыбачий поселок и там живет его тетка. Правда, незнакомая, он про нее только слышал, а никогда не видел, потому что жили на разных сторонах. Но все-таки тетка.

— А почему, если на разных сторонах, то нельзя видеться? — спросил Яр. — Почему запрещено переходить реку?

— Да нисколько не запрещено, — отозвался Игнатйк. — Просто считается, что это принесет беду... Да теперь уже все равно.

Игнатйк больше не плакал, он стал сумрачно-деловитым. Уже за городом, когда шли на север по высокой луговой траве, он сказал:

— Поживем в поселке, а там решим, что делать. В Орехов нам возвращаться ни к чему...

— Тик... Если мы не вернемся, кто расскажет родителям Альки, Данки и Читы про все, что было?

— Я напишу письмо из поселка, — хмуро сказал Иг-натик. — Читиным папе и маме. Они-то уж точно уцелели, они были за городом. А остальные — кто знает...

— Письмо дойдет?

— Письмо-то дойдет... Яр, ты сможешь быть рыбаком?

— Не пробовал, Тик... А зачем.

— Яр... Голубятня же сгорела. Я не знаю, как ты теперь обратно...

— Ничего, малыш, как-нибудь, — сказал Яр.

— Ты на меня не сердись очень сильно...

— За что сердиться-то? Наоборот, спасибо тебе.

— За что?

«За то, что ты есть», — подумал Яр. И сказал:

— За то, что нашелся.

— Я один нашелся, — прошептал Игнатйк. — Вот если бы были ребята... Можно было бы даже построить новую голубятню... А сейчас...

Потом они долго шли молча, потому что думали о Дан-ке, Альке и Чите.

В середине дня они пришли к чистой речке с заросшими тальником берегами. Напились холодной воды. Потом Игнатах странно замер, плюхнулся животом в воду, забарахтался. Яр кинулся, схватил его за рубашку, поднял. Игнатах прижимал к животу длинную рыбину. Он бросил ее далеко на берег. Рыбина попрыгала в траве и уснула.

— Вот ты как раз и есть рыбак, — сказал Яр.

— Я случайно, — вздохнул Игнатйк. — Сам не ожидал.

— А как будем есть? Сырую?