В ночном саду

– Ничего, моя дорогая, – вмешался Валтасар, тряхнув шерстью цвета льда, – просто отрывок из Писания: «Книга Падали», глава двадцать восьмая, стих десятый. Если ты отправишься с нами, выучишь его и многое другое. Разумеется, мы тебя возьмём – законы Башни запрещают нам отказывать искателям истины. Но, возможно, решать не только нам…

Широкая спина моей матери чуть подрагивала, но я не знала, плачет она от печали или от облегчения. Однако слёзы высохли быстрее, чем снег падает с сосновых веток на мёрзлую землю. Я подошла и положила свои руки ей на плечи, прижалась лбом к тёплой коже.

– Иди, – хрипло проговорила она. – Просто уходи. Если Звёзды пожелают, чтобы мы снова встретились, они укажут тебе дорогу.

Мать оттолкнула меня и вышла из большой комнаты, ступая тяжело, вперевалку. Я начала собирать еду для себя и моих новых братьев – нам был нужен хлеб для путешествия на юг.

Сказка о Седой девочке (продолжение)

– Я тебе не наскучила, милая? – Сигрида поёрзала на скамье. Ячейки сети унизывали её пальцы, как серебряные кольца. Уже давно миновал полдень, и болезненный свет северного лета расплескался над неподвижной, точно разбавленное молоко, водой у причала.

– О нет, – выдохнула Седка, и её бесцветные губы сложились в подобие улыбки. – Не останавливайся! Ты увидела Двенадцать башен? Ты встречалась с Папессой? Она была очень красивая?

– Не припомню, чтобы ты произносила так много слов за раз, девочка. Осторожнее, не то они начнут прыгать друг на друга и заводить детей! Тогда мы не сможем заставить тебя молчать.

Седка на миг застыла, а потом спешно отвела взгляд от Сигриды, будто её поймали за разглядыванием витрины, полной пирогов, и начала яростно вязать сеть дрожащими пальцами. Лицо Сигриды смягчилось, словно растаяло, – она на свой грубый лад пыталась подбодрить Седку:

– Милая, мне не довелось стать матерью, и я не знаю, как разговаривать с детьми, маленькими или взрослыми. Но не переставай улыбаться лишь потому, что мой длинный язык иной раз говорит что-нибудь не приукрашенное по краям, вроде кружевной скатерти. Будь со мной пожестче, и мы поладим.

Некоторое время они молчали, слушая, как скрипят и покачиваются корабли в порту, натягивая влажные канаты, которыми они были привязаны к причалу. Чайки орали высокими противными голосами, то и дело падая на мелководье за жирной розовой рыбой. Серебристые волосы Седки отяжелели от сырости; пряди, падавшие ей на спину, завились. Наконец Сигрида опять заговорила, не переставая работать и даже не замедлившись:

– Что касается великого Города, я и впрямь отправилась далеко на юг – прочь из белой пустоши, через поросшую скудной растительностью пустыню, где не было воды, и через долины, где виноградные лозы давали плоды размером со сливу. Псоглавцы будто не знали усталости, красные капюшоны защищали их от бурь и солнечных ожогов, в то время как у меня было лишь платьице и старый драный шерстяной плащ.

Сказка Плетельщицы сетей (продолжение)

Мы с братьями – как выяснилось, их объединяла не только вера, но и кровное родство – довольно быстро подружились. Они часто говорили о доме и других щенках из помета, которые мирно возделывали поля и знать не знали о теологии. Валтасар лучше всех умел болтать, часто подхватывал и договаривал наши фразы, словно ему не терпелось узнать, чем они заканчиваются. Варфоломей был самым благочестивым и добрым, охранял меня, как пастух любимую овечку, читал наизусть из «Книги Ветви» и «Книги Падали» (хотя так и не объяснил значение странной фразы, обронённой дома за столом). Он предупредил, что я могу выбирать любую Башню, когда мы прибудем, и обещал, что разнообразие религий будет подобно пиршественному столу, который ломится от блюд. Бад был нашим шутом, щекотал меня и учил бороться, игриво захватывая, когда я плохо защищалась. Не понадобилось много времени, чтобы они стали единственными звёздами в моём маленьком небе.

Наша четверка шла по дорогам, куда бы те ни вели, и ела то, что попадалось в изобилии – виноград и яблоки, иногда творог с проезжавшей мимо телеги, но не мясо, разумеется. Кинокефалы заверили меня, что они великолепные охотники, с сильными мускулистыми человечьими ногами и челюстями, способными схватить птицу на лету, так что она и песню допеть не успеет. Но делать ничего подобного они не собирались. Однажды, когда вокруг раскинулась пустыня, точно сброшенное платье, вышитое полынью и пыльной галькой, Бад в ужасной печали принёс мне тощего зайца, умершего от жары. Он не хотел, чтобы мясо пропало, а я сильно изголодалась. Я ведь выросла на лисятине и тюленьем жире, пустыня была жестока к моему юному телу. С желтыми глазами, полными слёз, он положил зайца мне на колени и закрыл ему глаза, словно и это маленькое существо было ему братом.