В ногу!

Пытаясь направить на путь истинный несчастных, которые приходили в Дом работницы, Маргарет не переставала думать об отце, посвятившем всю свою жизнь изготовлению плугов:

— Это чистая и очень нужная работа. Он крупный и чрезвычайно дельный человек.

А Дэвид Ормсби у себя на фабрике в свою очередь не переставал думать о дочери, жившей на окраине Первого района среди подонков, среди грязи и уродства. «Вся ее жизнь похожа на жизнь ее матери в те часы, когда та лежала, смело глядя смерти в глаза, чтобы только на свет появилось новое существо», — думал он.

В тот день, когда Маргарет впервые встретилась с Мак-Грегором, она, по обыкновению, завтракала в ресторане вместе с отцом. Мужчины и женщины, проходившие мимо них, с восхищением оглядывали эту пару. Официант в ожидании щедрых чаевых стоял у Ормсби за плечом. Атмосфера доверия, общих секретов и товарищества, которой отец и дочь так дорожили, оказалась нарушенной вторжением новой персоны. Маргарет смотрела на спокойное, открытое лицо отца, которое светилось умом и добротой, и в уме ее проносился образ другого человека, говорившего с нею не как с Маргарет Ормсби, дочерью короля земледельческих орудий, а как с женщиной, обязанной ради его целей творить его волю. Образ этого человека не покидал ее ни на минуту, и она безразлично слушала отца. Она вспоминала суровое лицо, крупный, сильный рот и повелительный тон молодого юриста и пыталась снова вызвать в себе то чувство неприязни, которое ощутила, когда он впервые явился к ней. Но ей удалось только воскресить в памяти несколько характерных черт этого лица — именно те, которые смягчали его звериное выражение.

Сидя в ресторане напротив отца, Маргарет внезапно расплакалась.

— Я сегодня встретилась с человеком, который заставил меня сделать то, чего я не хотела делать, — сказала она в ответ на изумленный взгляд отца. И затем сквозь слезы улыбнулась ему.

Глава II

Семья Ормсби занимала большой каменный дом на Дрексель-бульвар. Этот дом имел свою историю. Раньше он принадлежал банкиру, одному из директоров треста земледельческих орудий и владельцу большого пакета акций. Подобно всем знавшим Дэвида Ормсби, этот банкир также уважал его и восхищался его умом и честностью. Когда фабрикант плугов переселился в Чикаго, чтобы занять место главы треста, банкир предложил ему свой дом.

Банкир унаследовал его от отца, сурового, неумолимо-жадного торговца, который прожил в Чикаго шестьдесят лет, работая по шестнадцать часов в сутки, и умер, ненавидимый всем городом. На старости лет скряга построил роскошный дом, чтобы тем самым показать всем, каким он стал могущественным и богатым. Настилку полов и все работы по дереву выполняли мастера, специально выписанные из Брюсселя. В длинной высокой гостиной висела люстра, стоившая десять тысяч долларов. Мраморная лестница, которая вела в верхние комнаты, была взята из дворца какого-то венецианского вельможи и привезена из Италии специально для этого дома.

Банкир, унаследовавший дом, не пожелал в нем жить; задолго до смерти отца он поселился в отеле. Лишь достигнув глубокой старости, его отец перестал заниматься делами и жил в этом доме с каким-то стариком-изобретателем. Однако, несмотря на то что старик устранился от дел, он все-таки не мог окончательно успокоиться. Он вместе со своим другом-изобретателем вырыл глубокую яму на лужайке позади дома, и в ней они проводили много часов, пытаясь извлечь что-нибудь ценное из отходов одной из его фабрик. В огромной яме постоянно горел огонь, а вечером суровый старик, с руками, покрытыми дегтем, сидел в глубоком раздумье под люстрой. После его смерти дом долго пустовал, глядя многочисленными окнами на прохожих, а лужайки и аллеи густо поросли высокой сорной травой.

Трудно было представить себе более подходящего обитателя для этого дома, чем Дэвид Ормсби. Прохаживаясь по просторным холлам или устроившись с сигарой в мягком кресле на лужайке, он выглядел так, будто нашел наконец соответствующий себе фон. Дом стал частью его самого, подобно хорошо сшитому костюму. Первым делом фабрикант поставил в гостиной под люстрой, стоившей десять тысяч долларов, бильярдный стол, и щелканье бильярдных шаров рассеяло былую хмурую, словно церковную, атмосферу дома. По мраморной лестнице из венецианского дворца забегали вверх и вниз девушки — подруги Маргарет, шурша юбками и оглашая огромные комнаты веселыми голосами. После обеда Дэвид Ормсби часто играл на бильярде. Он любил точно рассчитывать удар кием по шару. Во время игры с Маргарет или с кем-нибудь из друзей его усталость проходила, и он весело улыбался. Иногда он приводил с собой друзей и подолгу беседовал с ними на широкой веранде. Временами он уходил в свою комнату, на самый верх дома, чтобы там зарыться в книги. По субботам он устраивал пирушки, вместе с друзьями играл в покер и распивал коктейли.