В объятьях олигарха

Вскоре выяснилось, что слепота и глухота тоже мнимые. Осторожно приоткрыв глаза, он поднял над головой левую руку: безусловно, это его рука, посиневшая, распухшая, со скрюченными пальцами, но его — и он ее видел во всех подробностях. Вдобавок слбплал невнятные звуки, доносившиеся отовсюду и напоминавшие обрывки человеческой речи.

Он огляделся, с трудом, с болью поворачивая шею, и обнаружил, что лежит в меблированной комнате с одним окном, занавешенным веселенькими голубыми шторками. Прямо перед ним телевизор на объемной подставке, чуть подальше дверь. Возле кровати лакированный столик, на нем графин с водой и стакан. Одна стена заставлена стеллажами с какими–то приборами, по первому взгляду медицинского назначения. Кроме того, за изголовьем возвышается агрегат, подозрительно напоминающий те, которые на прививочных пунктах используют для перекачки крови аборигенам. Еще в комнате два стула, обитых кожей, и обыкновенный стол с четырьмя ножками — пластиковая подделка под дерево.

Если это мираж, подумал Митя, то уж слишком достоверный.

Ему не пришлось долго гадать. К ушным раковинам были подсоединены датчики и, вероятно, через них прошел сигнал о том, что он в норме. Дверь открылась, вошел высокий мужчина в белом халате. С ним девушка неописуемой красоты, очевидный биоробот. Врач (?) повел себя так, словно увидел дорогого человека, вернувшегося с того света. Радостно бормоча: «Ну и хорошо, ну и славненько…», он уселся на стул, взял Митину руку, погладил, проверил пульс, чтобы убедиться в случившемся чуде. Биоробот за его спиной тоже что–то счастливо кудахтал.

Как можно более нейтральным тоном Митя спросил:

— Позвольте узнать, где я нахожусь?

— О да, конечно… Частная клиника Зельдовича, — с гордостью ответил доктор. — Меня зовут Меркурий Гнедо- вич, лечащий врач, к вашим услугам… И сразу могу вас, Саша, успокоить, все неприятности позади. Авария ужасная, но вам, можно сказать, крупно повезло. Никаких серьезных повреждений внутренних органов, в основном ожоги. Третья степень, это не страшно. Еще две–три пересадки — и станете как новенький.

— Сколько времени я… отсутствовал?

— Около месяца, то есть в пределах допустимого. — Меркурий Гнедович снова завладел его рукой, а девушка наполнила стакан коричневой жидкостью. Следующий вопрос не следовало пока задавать, но Климов не удержался.

— Кто я, Меркурий Гнедович?

— Ах, это… временная постшоковая амнезия, скоро пройдет… Вас зовут Александр Проклович Переверзев, что- нибудь говорит это имя?

— Нет, провал… Вы египтянин?

Доктор приятно заулыбался исчерна–смуглым лицом.

— Многие так думают… Представьте себе, натуральный англосакс. Саша, вам не о чем беспокоиться. В нашей клинике к представителям руссиянской знати относятся точно так же, как к полноценным гражданам. Ни намека на дискриминацию. Тем более если речь идет о сыне господина Переверзева. Признаюсь по секрету, я многим обязан вашему батюшке… Ну–ка, Саша, выпьем стаканчик этого замечательного витаминного морса…

Стакан был уже около его рта, девушка заторможенно светилась улыбкой.

— Гомо или робот? — уточнил Митя.

— Ага, засомневались?.. Последняя конструкция, замечательный экземпляр. Абсолютно адекватное эмоциональное наполнение, стопроцентная гарантия стерильности… Кстати, в обязанности милого монстрика входит оказание сексуальных услуг. Вы, Саша, правильно прореагировали. Правда, сейчас рановато, но через недельку… Уверяю вас, попробуете, не оторветесь.

Доктор любовно огладил тугой круп медсестры, девушка содрогнулась в эротической конвульсии. Стакан с питьем заколебался в нежной, золотистого оттенка руке.

— К сожалению, ваш батюшка сейчас в отъезде, но через день–два вернется. Вот будет ему радость… Пейте, Саша, не бойтесь. В клинике Зельдовича не экспериментируют с ядами…

Не надо бы так нагло врать, подумал Митя, но выхода не было. В два–три больших глотка он осушил стакан — и тут же почувствовал, как по жилам прокатился прохладный огонь, сладко закружилась голова. Последний глоток не достиг пищевода, а он уже крепко спал.

* * ★

…Он еще несколько раз просыпался то в операционной, то в палате, то в сортире, но сознание окончательно прояснилось лишь в тот день, когда медсестра Зуля вывезла его на коляске в больничный садик, под хмурое октябрьское солнышко. Пожалуй, Митя мог бы уже передвигаться самостоятельно, но в клинике Зельдовича почетных клиентов полагалось прогуливать на хромированной коляске с позолоченными ободами — дань прелестной старине. С прекрасной Зулей можно было разговаривать о чем угодно, усладительное занятие для любителей кроссвордов и шарад. У нее был сверхэротический, выверенный на мегакомпьютере тембр голоса, а ответы всегда непредсказуемые.

Митя настроился поболтать с ней, но не успел. Едва добрались до больничного пруда с голубыми карасями, как в конце аллеи показался статный, в модном длиннополом плаще мужчина и направился к ним. Дождя не было, но мужчина держал над собой раскрытый зонт алюминиевого цвета, отражатель радиации. Ходить по городу с таким зонтом было тоже привилегией далеко не для всех.