В объятьях олигарха

Митя узнал посетителя издали — Деверь собственной персоной. Наступил момент истины, но Митя ничем не выдал волнения. Собственно говоря, никакого волнения он не испытывал, но что–то засосало под ложечкой, как перед прыжком с трамплина в бассейн без воды.

Деверь, приблизившись, широко раскинул руки и радостно загудел:

— Саша, сынок, друг ситный, дай прижать тебя поскорее к любящему отцовскому сердцу!

Климов соскользнул с коляски, стоял, покачиваясь. Его поразили крупные, натуральные слезы в карих глазах Деверя. Лицедейство высшего класса. Но и сам Митя не ударил в грязь лицом. Погрузившись в могучие объятия, растроганно бормотал:

— Папочка, любимый! Как мне плохо без тебя!

Медсестра Зуля булькала что–то рядом, подстраивая записывающее устройство. Деверь избавился от нее элементарно.

— Что такое, прекрасная дева? — обернулся он к ней раздраженно. — Разве не видишь, нам нечем отметить долгожданную встречу? Ну–ка, быстро за водкой!

— За водкой? — растерянно переспросила медсестра.

— Ах да, извини, — поправился Деверь. — Принеси нам по банке эликсира счастья. Но гляди, не паленого, а то все твои полупроводники раскурочу.

Девушка умчалась, двигаясь с грациозностью балерины, Митя вернулся в коляску, Деверь устроился на краешке мраморной скамьи, развернув и подстелив под себя пластиковый электрообогреватель.

— А как ты думал, — ответил он на немой Митин вопрос. — Годы не тетка. Приходится здоровье беречь.

— Можно говорить, отец?

— В принципе да. У Зельдовича — наша территория. Но сперва послушай меня, так выйдет быстрее. Тебя хлопцы вытащили чудом с площади. Но Мити Климова, сам понимаешь, больше нет и не будет. Он мертв. Он — трагический символ сопротивления и таким, надеюсь, останется в веках. У тебя теперь все другое — имя, отпечатки пальцев, стадный номер регистрации… Комар носа не подточит, говорю с удовлетворением. Ты — Саша Переверзев, мой законный сын от первого брака. Поздравляю от всей души. С подробностями своей биографии познакомишься позже… Теперь давай вопросы, но в темпе. Время не ждет.

— Значит, все было напрасно?

— Ах, вот что тебя беспокоит, понимаю… Нет, я бы так не сказал. Это ведь всего лишь проба сил. В главном она удалась. Лес распрямил свои кроны. Но есть и просчеты, иначе не бывает. Никто не рассчитывает на легкую победу. Национально–освободительная борьба иногда длится веками. Вспомни Индию или Китай. Запомни, сынок, жертвенная кровь никогда не бывает напрасной. Выкинь это из головы.

— Какая жертва, если я перед вами?

— В том, что ты живой, твоей вины нет. И потом, повторяю, это не ты. Завтра принесу «Теорию перевоплощения» Исидора Губкина. Поднаберешься ума. Читать не разучился?

— Не знаю, давно не пробовал.

— Это надо быстро поправить. Входи в образ. Мой сын без книги спать не ложится. Ты — интеллектуал, по убеждениям — матерый глобалист–рыночник. Потомок славного рода знаменитых купцов Переверзевых из Забайкалья. Все предки поголовно сгнили в сталинских лагерях. Ничего, наставники натаскают, но времени в обрез. Не больше трех недель.

— А потом что?

— В дорогу, Саша, в дорогу. Отправишься на стажировку в Штаты как полномочный представитель компании «Оникс–петрониум». Это многих славный путь. Пройдешь полный зондаж с блокировкой подсознания. Если справишься с тестами, не засветишься, дадут туземную лицензию на коммерческую деятельность. Хватит прятаться за па- почкину спину. Пора становиться болванчиком с индивидуальной пресс–картой.

— Думаете, получится? — усомнился Климов.

Поймал во взгляде Деверя чудный свет. Свет глубинного родства, теплый, живительный, целебный.

— У тебя все получится, сын. — Голос Деверя непривычно дрогнул. — Впереди большие дела. Кудесница в тебе не ошиблась… Кстати, ты так и не рассказал, как она выглядит? Я ведь до сих пор думаю, Марфа — это нечто вроде древнего мифа о Белом озере. В реальности ее нет.

— Она есть, — уверил Климов и положил руку на грудь. — Она здесь.

— Все, все, — заторопился Деверь. — Кончаем базар. Вон твоя красавица спешит с угощением.

Зуля прибежала запыхавшаяся, раскрасневшаяся — действительно безупречная имитация живых тканей, причем в совершенной форме. Принесла оплетенный кувшин, серебряные стаканчики и пакет с ярко–оранжевыми апельсинами. Два стаканчика, не три.

— А себе? — удивился Деверь. — Разве не составишь нам компанию, красна девица?

Зуля смущенно моргала, в светлых глазах тлели смоляные зрачки. Если себе представить воплощенную добродетель, осколок минувших, первоначальных времен, — то вот она, соблазнительная и доступная.

— Мне нельзя, добрый господин, — прошептала застенчиво. — Я на работе. Только по разрешению Меркурия Гне- довича.

— Хорошо, считай, я с ним договорился… — Деверь наполнил стаканчики золотистой жидкостью из кувшина, протянул один Климову, второй Зуле. — Ну–ка, молодежь, примите во славу демократии, а я уж по–стариковски за вами.

Медсестра еще поманерничала, оглянулась по сторонам — садик пустой, — лихо опрокинула стакан, как водичку сглотнула. И синяя жилка на стройной шее запульсировала. С благодарностью поклонилась, вернув стакан Деверю.