В Объятьях Велиала (СИ)

Но лидер «старшего брата», поправ Будапештские соглашения, без колебаний начал отторжение Крыма, а затем также обострились заварушки на востоке и юге страны, так что смысла оставаться здесь не было никакого, поскольку воевать за свободу страны, которой теперь правили совершенно неуважаемые мной люди, у меня не было никакого желания.

Бешенными темпами в Украине начался рост курс доллара, и для меня единственной отрадой было то, что недавно подписанный мной большой договор предполагал расчеты с Заказчиком в валюте.

Итак, я больше не колебался, уезжать ли мне из страны, и срок моего скорого отлета в США неминуемо приближался с каждой прожитой мной минутой.

Я даже начал суетиться, чтобы успеть попрощаться со всеми своими подружками.

Ведь их у меня оказалось немыслимое количество, так что, заметно похудев, я объяснял свое состояние обычным недоеданием и неровным стрессом из-за отъезда в другую страну.

И вот настал морально трудный день, когда мне довелось распрощаться с коллективом фирмы, пообещав внимательно следить за ее состоянием на расстоянии, и, если в этом будет крайняя надобность, незамедлительно вернуться в Киев.

Я также сообщил сотрудникам, что не исключаю ситуации, что мне удастся создать филиал нашей фирмы в США и перевести туда часть сотрудников из Киева, что приветствовалось горячими аплодисментами и радостными возгласами моих коллег.

Стало очевидным, что, к сожалению, мало кто из высококлассных специалистов фирмы не желал покидать свою родину даже в такой тяжёлый для неё момент! И это было весьма печально…

Уже перед самым отъездом меня по ночам начал посещать образ Миши Клигмана, который слал проклятия за свою гибель на каком-то странном языке, который, как я понял позднее, был ивритом.

Я даже несколько раз вступал с ним в полемику, доказывая, что только он сам виноват во всём, случившимся с ним, потому что не раз нарушал заповедь Божью: «Не обмани».

И, согнувшись от непонятной тяжести, Миша уходил прочь со слезами на глазах, оставляя меня наедине со своей совестью, но я, при этом, не испытывал никакой вины, бесстрастно повторяя про себя:

— Богу Богово, а кесарю кесарево!

Видимо, я уже слишком высоко вознесся в своей гордыне!

Наконец, наступил конец марта 1914 года, и я, договорившись с одной моей знакомой, пустил в свою квартиру ее семью из трех человек, разрешив пользоваться двумя комнатами.

За это она должна была платить коммунальные услуги и следить за порядком в квартире.

В условленное время я встретился с полковником Бенджамином Харрисом, который встретил меня в военной форме с широкой колодкой орденов на груди.

Он протянул мне билет из Киева в Вашингтон и сообщил, что на моё имя в банке Арлингтона положен аванс в размере 1 миллиона долларов США, а мы с ним встретимся в самолете, поскольку он вылетает вместе со мной в Вашингтон и будет сопровождать меня до момента решения мной жилищных и рабочих проблем.

Хотя мне был крайне неприятен этот напыщенный тип, лопающийся от самодовольства, я был рад, что он летит со мной, что несомненно должно было упростить первые дни моего пребывания в незнакомом стране.

Полковник также сообщил, что мы вылетаем в Вашингтон из аэропорта Борисполь через Амстердам с общим временем полета 12 часов 45 минут бизнес-классом, рейсом авиакомпании KLM, причем общее время этого полета будет минимально возможным.

Я согласно кивнул, и мы распрощались, договорившись встретиться на борту авиалайнера.

В этот вечер я явно перегулял и проснулся в 9 часов утра в окружении двух весьма слабо знакомых красоток, которых тут же вытурил из квартиры и начал быстро приводить себя в порядок.

В 11.00 за мной заехала служебная АУДИ-8, за рулём которой был сам полковник Медведев, доставший меня к терминалу D всего лишь за 40 минут.

Я дружески распрощался с полковником, договорившись, что периодически буду общаться с ним по Скайпу, а если понадобится, то он приедет ко мне в командировку в Вашингтон, на что лицо Медведева покраснело от удовольствия.

Я быстро прошел таможенный контроль и направился в Gate на посадку, так как на мой рейс она уже была объявлена.

Мне удалось быстро занять своё место в каюте бизнес-класса двухэтажного лайнера Airbus A380-800, а через две минуты появился запыхавшийся полковник Бенджамин Харрис и обессиленно рухнул в кресло, проклиная городские пробки.

Самолёт плавно взмыл вверх и быстро набрал высоту, оставив за тучами мой родной город, обремененный серьезными заботами, где, в целом, счастливо прошла первая часть моей жизни.

В Амстердам мы летели около двух часов, а там, едва успев отобедать, вылетели в Вашингтон, причём я впервые летел в самолёте, где мне была предоставлена кровать, на которой я пролежал более шести часов, стараясь отключить естественное для данной ситуации волнение из-за неопределенности своего положения.

И вот лайнер мягко приземлился на взлетную полосу международного аэропорта имени Рональда Рейгана, хотя мы должны были приземлиться в аэропорту имени Даллеса.

Как нам сообщила стюардесса, это произошло по объективной причине, а вернее, из-за нелетной погоды.