В объятиях Кали

Они умолкли, потому что в номер нью-йоркского отеля, где велась беседа, вошел доктор Харолд В.Смит и сел за большой письменный стол.

— Ну, так как же? — попытался Римо возобновить разговор. — Что скажешь обо всем этом? И о статуе. Ведь она говорила со мной.

И тут же перехватил настороженный взгляд Смита.

Чиун перешел на корейский.

— Подобные вещи не обсуждают в присутствии людей с таким ограниченным кругозором, как у императора.

— Прошу меня извинить, — начал Смит.

— О, достойнейший из достойных! Не обращайте внимания на мою болтовню. Я только попросил Римо умолчать о том, что может излечить его помутившийся рассудок.

— Что же? — потребовал ответа Смит.

— То, что облегчит его воспаленный разум и навсегда уничтожит видения, навеянные статуей. Тогда Римо целиком сможет отдать себя служению вам. Но я не хочу злоупотреблять вашим временем, о, император. Забудьте о том, что я сказал.

— Если я могу чем-то помочь... — неуверенно произнес Смит.

— Есть один пустяк, — продолжал Чиун. — Это, конечно, мигом исцелило бы Римо, но зачем вас посвящать во все эти мелочи?

Римо откашлялся.

— Если уж речь зашла об этом, то, думаю, пара недель на Пуэрто-Рико мне не повредит.

— Не слушайте его, император, — заторопился Чиун, незаметно для Смита давая пинка Римо. — Ему нужно совсем другое.

— Как ты можешь знать, что мне нужно?

Последовал пинок поувесистей.

— Сэр, этот парень мне как сын, даром что белый. И потому все его мысли для меня как открытая книга. Кому как не мне знать, что ему нужно?

— Вот как?

Голос Смита прозвучал еще более кисло, чем обычно.

— Именно так. Но все это так незначительно, что лучше уж я помолчу.

— Как вам будет угодно, — не возражал Смит.

— Больше всего на свете Римо хотел бы, чтобы в Синанджу, его вторую родину, поступали достойные дары, — быстро прибавил Чиун.

— Я этого хочу? — удивился Римо. Чиун оставил его слова без внимания.

— Пять мер золота — слишком мало: мой ученик испытывает чувство стыда. Смит вздохнул.

— Мне кажется, вы отказались от дополнительного вознаграждения, чтобы внеочередной раз посетить Синанджу.

— Совершенно верно, о, справедливейший и мудрейший. Но теперь не я прошу десять мер золота вместо несчастных пяти.

— Десять? Помнится, раньше речь шла о девяти, — сказал Смит.

— Да, о, всепомнящий. Но теперь не я прошу эти десять мер, а Римо.

— До сих пор я не слышал ни слова от него самого, — проговорил Смит.

— Он очень робкий и стеснительный, император. Но в душе мечтает только о том, чтобы жители Синанджу были одеты и сыты. Правда, Римо?

Кореец строго взглянул на ученика и незаметно для Смита ткнул длинным ногтем Римо в бедро.

— Ой! — вскрикнул Римо.

— Слышите, император? Этот крик вырвался у Римо в отчаянии — так он озабочен делами деревни. Если не пойти ему навстречу, он может тяжело заболеть.

Смит возмущенно вздохнул.

— Хорошо. Будем ежегодно посылать в деревню еще пять мер золота.

Чиун весь засиял от удовольствия.

— Он в восторге, император.

Римо зевнул.

— Но нужно будет поступиться чем-то другим, — сказал Смит. — Придется, Римо, урезать ваши расходы.

— Естественно, император, — опять влез Чиун. — Ради такого важного дела Римо снизит расходы на питание.

— Придется сократить и отпуск тоже, — сказал Смит.

— Погодите, — не выдержал Римо. — Могу я после того мерзкого отеля немного пожить на Пуэрто-Рико?

— Выбирайте, — предложил Смит. — Дополнительное золото в Синанджу или отдых на Пуэрто-Рико?

— Тут даже и думать нечего. Ой!

— Этим он хочет сказать, что безусловно предпочитает десять мер золота для жителей Синанджу, — сказал, склоняясь, Чиун. — Безусловно.

Смит вопросительно взглянул на Римо, но тут же согнулся от мучительного приступа боли. Он еще был не совсем здоров.

— Рад, что мы обо всем договорились, — сказал он.

— Временно договорились, — хмыкнул Римо. — Только временно.

Когда Смит удалился, Римо и Чиун продолжили разговор.

— А что случилось с Кали? Она мертва?

— Боги не умирают. Как я сказал той женщине, может пройти еще много столетий, прежде чем Кали вновь обретет земной дом.

— Надеюсь, — отозвался Римо. — У меня никак не выветрится из одежды ее запах.

* * *

В фешенебельном пригороде Денвера маленькая Кимберли Бейнс, сидя в детской, лепила фигурки из розового пластилина. Надев по совету бабушки поверх хорошенького платьица фартучек, она трудилась аккуратно и вдумчиво.

Заглянув в детскую, миссис Бейнс пережила острый приступ радостного волнения — с тех пор как она взяла к себе Кимберли, оно почти не покидало ее. После смерти сына, невестки и внука жизнь превратилась для нее в сущий ад. Казалось — все, жить больше незачем, но вот появилась Кимберли, и ее смех вернул миссис Бейнс к жизни.

У детей есть изумительная способность к возрождению, психика их эластична. После того, как полиция разыскала Кимберли, бедняжка первое время ничего не делала, только пела что-то невразумительное. Но теперь все это прошло. Кимберли снова была нормальные ребенком и никогда не вспоминала о том ужасном месте, куда ее вместе с братом увезли родители. Дети легко забывают, думала миссис Бейнс, вот почему из их жизни не уходит радость.