В объятиях Кали

Поэтому, выйдя из гостиничного номера, он начертил желтым мелом на стене отеля корейские иероглифы: “Ухожу”. Подобные знаки он оставил еще в паре мест Денвера и далее, на протяжении всего путешествия, – робкая попытка обозначить маршрут, чтобы Чиун мог разыскать его.

Ведь в глубине он понимал, что гибнет. “Чиун, разыщи меня”, сжав руки в кулаки, он держал их перед собой, все его тело сотрясала дрожь.

Вожделение нарастало в нем. Какая-то темная сила – как ее не назови – Кали или еще как – хотела, чтобы он шел к ней. Цель была совсем близко. Попав на эту темную улочку Нового Орлеана, он знал, что она рядом. Ему стоило неимоверных усилий, чтобы победить стойкий внутренний порыв и ткнуться в эту жалкую гостиницу, где на кровати не было покрывал, из старенького телевизора торчали проволоки, а в ванной болталось единственное пожелтевшее от времени полотенце.

В номере, правда, был телефон. Если бы у Римо был друг, он мог хотя бы позвонить тому и послушать его голос. Только голос друга мог бы спасти его от безумия. Но у наемных убийц нет друзей. Одни жертвы. Римо встал. Он обливался потом, дыхание его было тяжелым, он задыхался.

Нужно выйти на улицу – ему не хватало воздуха. Это казалось разумным.

– Что со мной происходит? – выкрикнул в пустоту Римо.

Крик этот гулко отозвался в тишине комнаты. Она властно звала его на улицу. Она хотела, чтобы он поскорее пришел. У Нее тошнотворно-сладкий запах и смертоносное объятие.

Римо с силой ударил кулаком по зеркалу. Его изображение разбилось на тысячи мелких осколков, разлетелось в разных направлениях. С глухим рыданием он сел.

– Успокойся. Соберись с духом. – Эти слова Римо выговаривал спокойно, без нервов, поглаживая руки, пока не улеглась дрожь. Потом включил старенький телевизор.

“В Париже все еще находят жертв последней серии массовых убийств в воздухе – на авиалинии “Эйр Юуроп”, – объявил диктор.

Римо, застонав, прислушался.

“Тела трех видных жителей Денвера найдены утром в парке неподалеку от Нейи, пригорода Парижа. После опознания стали известны их имена: это мистер и миссис Херберт Палмер, а также миссис О.Х. Бейнс, жена президента “Джаст Фолкс”. Как выяснилось, она путешествовала с двумя детьми, Джошуа и Кимберли, чье местонахождение пока не установлено”.

– О, Боже, – простонал Римо.

Ведь именно ему поручили положить конец авиационным убийствам. Именно ему.

Сколько прошло времени с тех пор, как он перестал думать о своей работе, об ответственности перед Родиной? Его затошнило. Теперь он знал, что делать. Ему нужно вернуться к своим обязанностям. И забыть думать о той неведомой силе, которая влечет его к себе. Он протянул руку к телефону и стал набирать секретный код, по которому можно было срочно связаться с Харолдом Смитом.

Его долго не соединяли. Рука так и силилась опустить трубку, но Римо сопротивлялся изо всех сил, зная, что это Она заставляет его так поступить. Она хочет, чтобы он принадлежал только Ей.

* * *

Подъезжая к дому, Смит вспомнил о письме, которое собирался написать жене. Оно так не было закончено, как и все остальные письма, которые он писал ей. А ведь другого случая может и не представиться.

Он не был дураком. Звонок президента – последнее предупреждение КЮРЕ. Если Смит в самое ближайшее время не положит конец смертям в воздухе, следующий приказ из Белого Дома потребует немедленного роспуска КЮРЕ. А шансы предпринять что-то серьезное, учитывая, что ни Римо, ни Чиуна нет рядом, почти равнялись нулю. Если у него ничего не получится, это станет концом КЮРЕ и самого Харолда В. Смита.

Нужно проститься с Ирмой.

Вылезая из автомобиля, Смит увидел двух соседей, сидящих в палисаднике, и вдруг осознал, что хотя живет в этом доме с Ирмой уже двадцать лет, он до сих пор не знает, как зовут соседей.

Ирма-то, конечно, всех здесь знает, она очень открытый человек, прямо душа общества. В течение четырнадцати лет ее цветы получали первые призы на ежегодном конкурсе садоводов, пока Ирма не решила, что дельфиниумы не стоят тех трудов, которые она на них затрачивает. А до того времени каждый июнь яркая синяя лента гордо развевалась на двери дома Смитов. Только эта лента свидетельствовала о победе Ирмы, сама она на эту тему не говорила. Смит вдруг подумал, что ни разу не похвалил сад жены, не сказал, как он красив.