В объятиях принцессы

Да, три или четыре месяца назад так и было. Прохладной октябрьской ночью он вышел на ступеньки городского дома герцога Саутхема на Кадоган-сквер, недовольный и разочарованный. Его настроение не имело отношения к крайне пассивному поведению ее светлости в постели. Как и большинство светских красавиц, герцогиня соответствовала поговорке, что преследование намного интереснее заключительного акта. А поскольку была опытной прелюбодейкой, даже совращение оказалось коротким и бесцветным. Как правило, Сомертон предпочитал соблазнять верных жен. Это было интереснее во всех отношениях. Чем добродетельнее леди, тем безудержнее ее капитуляция и сильнее вспышка страсти. Врываясь в тело очередной любовницы, Сомертон, как правило, чувствовал, что жизнь не так уж плоха.

Вот только неудовлетворенность всегда возвращалась и на этот раз оказалась сильнее, чем когда-либо. Что касается герцога, этот старый самоуверенный идиот заслужил свою участь, его жена была еще хуже, и тем не менее Сомертон не мог избавиться от ощущения ошибки. Он сделал что-то плохое, нарушил некий порядок, который никогда уже не будет восстановлен. Он шел по Кадоган-сквер холодной осенней ночью, вокруг тихо кружили разноцветные листья. Мимо, спотыкаясь и пошатываясь, прошли два пьяных джентльмена. Им было очень хорошо. А Сомертон все больше мерз, и по непонятной причине теплое шерстяное пальто совершенно его не согревало. И еще его тошнило, и так сильно, что пришлось поспешно искать канализационный сток. Его долго рвало, и когда приступ, наконец, прекратился, у Сомертона появилось ощущение, что желудок вывернулся наизнанку.

Потом он не пошел туда, куда намеревался, – где его ждали стол, бутылка, колода карт и люди с такой же, как у него, черной душой. Вместо этого он двинулся по Слоун-стрит в обратном направлении, к своему собственному дому.

Он не мог в таком виде отправиться к жене – едва выбравшись из постели другой женщины, бледный и ослабевший после рвоты, чувствуя, что проиграл. Но, возможно, утром, подкрепив силы кофе, он сможет подняться в детскую и начать разговор. Нужно найти слова, которые станут мостом через пропасть между ними, расширявшуюся и углублявшуюся много лет, опуститься на колени у алтаря ее добродетели и попросить благословения.

Повернув на Честер-сквер, Сомертон ускорил шаги. Он согрелся и почувствовал некое подобие мира в душе.

И тут увидел его.

Высокая фигура в темной шляпе неторопливо прошествовала из ворот его дома, в точности так же, как он сам только что вышел из ворот дома герцога Саутхема. Как и Сомертон, мужчина надвинул шляпу на лоб, оглянулся, бросил последний взгляд на окна верхнего этажа и пошел по темной улице ему навстречу.

Ноги Сомертона приросли к земле. Даже если бы хотел, он не в силах был сделать ни шагу. Мог только стоять и беспомощно смотреть на приближающегося мужчину. Только в самый последний момент он сумел отвернуться, но успел заметить красивые черты лорда Роналда Пенхэллоу.

На следующее утро он не пошел в детскую, а отправил по обычным каналам записку, вызывавшую к нему Эразма Нортона.

Однако не смог вернуться к прежнему ночному образу жизни. Задумав очередное совращение или же деловую сделку с опытной шлюхой, он начинал чувствовать, как к горлу подступает рвота. Ощущение было настолько сильным, что ему приходилось искать место, где можно сесть, опустить голову на колени и, медленно и глубоко дыша, дождаться, когда тошнота отступит.

Сейчас, морозной февральской ночью, он вышел из спортивного клуба, когда еще не было одиннадцати. Улица, покрытая комьями замерзшей снежной каши, была пуста. Не было видно ни одного извозчика. Вздохнув, Сомертон не стал даже думать о посещении девочек Гарриет. Не пошел он и в сторону доков, где располагалось питейное заведение, завсегдатаем которого он одно время был.

Вместо этого, проверив, на месте ли нож и пистолет, направился домой и, когда вошел в свой кабинет, чувствовал себя достаточно спокойно, чтобы, увидев на своем столе шкатулку, не ощутить ставших привычными неприятных физических симптомов.

Сомертон оглядел комнату – в кресле у камина вполне мог сидеть мистер Маркем. Но комната была пуста. Все его домочадцы спокойно спали в своих постелях. Граф был один.

Он медленно обошел стол, сел в кресло и, ни секунды не колеблясь, открыл шкатулку.

Некоторые предметы были ему знакомы. Он сам их дарил жене. На протяжении всего периода их брака он не уклонялся от первейшей обязанности мужа-аристократа и всякий раз на день рождения и Рождество дарил супруге драгоценности, соответствующие ее красоте и высокому статусу. При этом всегда следил, чтобы они были дороже, чем те, что он дарил своей любовнице, если таковая в этот момент имелась. Граф перебрал сверкающие бриллиантовые браслеты, изумрудные серьги и сапфировые подвески и в конце концов отыскал двойное дно шкатулки. Под ним находился только один предмет.

Сомертон взял его и поднес к свету.