Она задержалась, чтобы съесть немного фруктов, прежде чем вызвать шаттл и вернуться в свои апартаменты. Выйдя на улицу, Амелия заморгала от яркого утреннего света. Безымянная столица Пласиуса напоминала мягкий тропический рай, где никогда не бывает слишком холодно или жарко.
Только свет двойных солнц, разделявших небо в течение шести часов, беспокоили случайных путников. Тех, кто решился покинуть убежище дома в такое время.
Столица располагалась вдоль единственного на планете моря — этот узкий оазис граничил на западе с обширной пустыней, из которой в основном состояла планета.
К северу от столицы находился район с умеренным климатом, с настолько пышной растительностью и дикой природой, что пласианцы даже не пытались её освоить. Они позволяли плодородной природе разрастаться, уничтожая лишь то, что угрожало поглотить сам город. Река протекала сквозь лес и середину города, впадая в розовый океан. Истоком реки являлся огромный ледник, никогда не видевший яркого света двойных солнц. Как и самих пласианцев, всю планету кидало из крайности в крайность.
К югу располагались сельхозхозяйственные угодья, обеспечивающие всех пропитанием. Маленькие деревеньки тянулись до самого горного хребта Лисидия, изображенного на её картине, с которой и начались все её неприятности.
Амелия забралась в шаттл и ввела координаты своих апартаментов в бортовой компьютер. Шаттл взлетел, быстро и безопасно доставив Амелию в её временное жилище.
Ей не надо беспокоиться о пилотировании. Все шаттлы пласианцев были подключены к центральному процессору, контролировавшем транспортную сеть. Если в систему не запрограммировали неторопливое путешествие, то компьютер выбирал самый быстрый маршрут. Амелия не сомневалась, пласианцы разработали подобную технологию с единственной целью — непрерывно получать наслаждение в пути туда и обратно.
Поездка домой предсказуемо прошла без происшествий. Едва войдя в свои апартаменты, Амелия тут же сбросила босоножки на каблуках и вздохнула, ступив на мягкое напольное покрытие.
Она повернулась кругом, любуясь открывшимся видом. Её апартаменты состояли из большой комнаты, туалета и кухни. Шезлонг, три стула, небольшой обеденный стол и её мольберт составляли всю мебель в квартире, не считая вездесущего водопада, бассейна и очага.
Но то, что действительно заинтересовало её, виднелось за стеклянными стенами. Под зелено-голубым небом мерцало озеро, переливаясь от сиреневого до нежно-фиолетового оттенка на отмели. Горы, покрытые каскадами алебастровых цветов, растянулись по далекому горизонту, словно гибкое туловище экзотического зверя.
От этого пейзажа у нее всегда перехватывало дыхание. Она часто задавалась вопросом, как осмелилась нарисовать такую красоту. Попытка воспроизвести всё это великолепие на холсте казалось богохульством. И всё же она решилась. Как она могла не сделать этого?
Она подошла к мольберту. После дюжины неудачных попыток, она наконец нашла самую главную работу в своей жизни. Если её пальцы следующие шесть недель смогут удерживать кисть, она закончит картину. Всего шесть недель.
Она перевела взгляд с холста, покрытого первым слоем краски, на свои руки. Вытянула их перед собой. Растопырила нежные, словно у морской звезды, пальцы.
Никаких шрамов, никаких опухших суставов, никаких физический повреждений вообще.
Ничто не указывало, что её дни как художника сочтены.
Амелия опустила руки. Она должна немедленно приступить к работе, но сначала нужно переодеться.
Она сменила платье на свой любимый наряд, состоящий из спортивных штанов и футболки. Затем увидела себя в зеркале и рассмеялась.
«Сейчас, находясь в одиночестве, я более одета, чем когда находилась в зале, полном народа!»
От подобной нелепости она рассмеялась. Возможно, если бы калкорианцы увидели её в таком образе, то она вернулась бы домой вчера вечером, а не сегодня утром.
От этой мысли всё веселье пропало. От воспоминаний о трех восхитительных мужчинах Амелия задрожала.
Она всё ещё чувствовала унижение от столь несдержанной реакции собственного тела на их прикосновения, её распутности в ответ на их приказы. Чем более беспомощной она становилась в их руках, чем более смущающими были их требования, тем больше она возбуждалась.
Вторжение в её нижнее отверстие. То, как они настояли, чтобы она попробовала сперму Брефта и проглотила её. Несмотря на её решимость забыть о нравоучениях матери и ханжеских суждениях безумно фанатичного правительства Земли, Амелия считала подобный разврат грязным и непристойным. Хуже всего оказалось осознание, что чем более извращенно они действовали, чем больше доминировали её любовники, тем более дико возбуждалось её тело.
Много лет назад, проходя криминальные психологические тесты, Амелию назвали сексуально покорной. С возможными мазохистскими наклонностями. От беспощадного доминирования калкорианцев прошлой ночью её, несомненно, окутал туман желания.
Треск разрываемой одежды, их требовательные рты и руки, их бескомпромиссная настойчивость, чтобы она удовлетворила их инопланетную плоть…