В объятиях самки богомола

— Нет, я одна. И все, хватит об этом. Вон, наша очередь подошла… Пошли уже разводиться, Дим!

* * *

— Да, кучеряво живешь, я смотрю! Квартира просто шикарная! Молодец, что еще скажешь…

Мама уселась в кресло, огляделась вокруг с удовольствием. Марта смотрела на нее с улыбкой — почему-то мамина похвала была ей приятна.

— А вот сама не очень хорошо выглядишь! — сердито проговорила мама, разглядывая Марту. — Знаешь, как выглядишь?

— Как, мам?

— Как женщина, у которой давно мужика не было. Кожа на лице бледная, глаз тусклый. Квартирным интерьерам не соответствуешь. Чего, и впрямь никого нет, что ли?

— Нет…

— А почему?

— Не знаю. Все не получается как-то.

— Ой, подумаешь, какая трудность — замуж выйти! Только не рассказывай мне сказки, что тебе это трудно, ладно?

— Мам, я уже была замужем. Всего пять лет назад развелась.

— Это за Димкой, что ли?

— Ну да.

— За Димкой — это не считается. Тебе надо приличного мужа найти, солидного. При деньгах. При положении.

— Мам, мне тридцать пять лет. А при деньгах и солидные давно женаты. Они или за старых жен держатся, или совсем юных себе находят, а середина, выходит, никому не интересна. Так что…

— И что? Я вон в приличном возрасте второй раз замуж вышла, и ничего, прожила со своим Петенькой вон сколько… Это я его так ласково называла — Петенька. Ему нравилось. Да, почти двенадцать лет я была счастлива… Так хорошо жила, что даже приехать на родину не тянуло. И вот, пришлось вернуться… Ничего не поделаешь… Умер мой Петтери, царствие ему небесное… Вечный покой…

— Ага. Умер и ничего тебе не оставил. Все в завещании родной сестре отписал. А ты его жалеешь!

— Ну да, жалею. И обиды не держу. Сестру свою он любил, так пусть, что же… Я все равно ему благодарна.

— А тебя что, не любил?

— И меня любил. Но имущественный интерес нельзя рядом с любовью ставить. Тем более сестра у него слабенькая да болезненная, ей деньги нужнее.

— Ну, прямо не узнаю тебя, мам, просто мать Тереза…

— Так двенадцать лет прошло, доченька. Любой человек с возрастом меняется. Кто мягче станет, кто, наоборот, каменеет. Я вон тоже тебя не узнаю… Совсем другая стала!

Марта сердито вздохнула, отошла к окну. Вот мама заладила — не узнаю, не узнаю! Да она и сама себя не узнает последнее время! Маетно почему-то на душе, кошки скребут. Хотя и причины для маеты вроде никакой нет, вроде бы все хорошо, и работа приличная есть, и деньги, и квартира хорошая… И без мужского внимания она не страдает, присутствует в ее жизни это пресловутое внимание, сколько угодно присутствует, хоть полными ложками ешь. А только почему-то есть не хочется. Невкусно. Раздражает. Потому, может, что настоящего нет, чтобы душа рвалась навстречу, летела через все препятствия. Вот как было с Никитой когда-то. Или с Маратом… А может, мама права? Может, нужно просто замуж выйти и не глядеть далеко вперед? Присмотреть себе какого-нибудь солидного и при деньгах, подсуетиться внутри себя со всякого рода обаяшками-соблазняшками… Если жена есть — отодвинуть на задний план. Все можно, конечно. Если очень захотеть. Но не хочется, вот в чем дело, тоска засела внутри. Лень. Маета, одним словом.

— Значит, ты навсегда вернулась, мам? — спросила Марта, чтобы вынырнуть из грустных мыслей.

— Ага, навсегда. Тут буду помирать, рядом с тобой. Ты ж мне дочь родная, стакан воды все равно принесешь, куда денешься. Или не принесешь?

— Чего-то ты рано помирать собралась.

— Не рано. В нашем роду бабы долго не живут. Семьдесят исполняется — и капут, на тот свет уходят. Вот и я… До семидесяти поживу, и хватит. Дальше уже неинтересно.

— Мам, ну не говори ерунды, мы ж сами себе срок не выбираем!

— Так ты не ответила относительно стакана воды. Могу я на него рассчитывать или самой надо как-то определяться?

— Ой, мам, ну хватит. Что за разговор такой? Мне не нравится!

— Нормальный разговор, по-моему… Нет, я бы могла и в Финляндии остаться, конечно. Кое-какие деньжонки все-таки сумела подкопить, домик бы там купила, а с другой стороны — почему бы и не вернуться? Тут у меня доченька, родная душа… Ведь принесешь мне стакан воды, когда помирать буду, правда?

— Принесу. Даже два принесу, если захочешь. Успокоилась?

— А ты не злись, Марта, не злись. Всякому действию предварительный договор нужен. Так жить легче, когда договор есть.

— Да я не злюсь, просто мне этот разговор не нравится.

— Ну мало ли что не нравится. Привыкай. Твоя мать — женщина неудобная. Что думает, то и говорит. А еще один трудный вопрос я могу тебе задать?

— Может, на сегодня хватит вопросов?

— Да не бойся, он уже на другую тему… Ты ребенка заводить собираешься или как? Или не хочешь в принципе?

— Хм… А тебе это зачем?

— Как это — зачем? Я бабушкой хочу быть, время пришло! Всякое время своего настроя требует! Тебе пора матерью быть, а мне — бабушкой! Как говорится, война войной, а обед — по расписанию!

— А при чем тут война, не понимаю?