В объятиях самки богомола

Оля, тихо рассмеявшись, махнула рукой, ответила за Димку:

— Ой, и не говори, в самую точку попала… Он ведь и впрямь в последние годы эзотерическими книжками увлекся, читает все подряд напропалую…

— Да какая там эзотерика, просто жизнь, — проворчал Димка, снова потянувшись к бутылке. — Давайте за жизнь и выпьем, чего ж на трезвую голову философствовать-то?

— Ну все, теперь не остановишь, — наклонившись к уху Марты, прошептала Оля. — Теперь лучше его не перебивать, а то обидится.

Марта и не собиралась Димку перебивать. Наоборот, приготовилась слушать, отодвинув тарелку и сложив локти на стол. Водка в организме делала свое дело, тело расслабилось, ушло напряжение, и в голове образовалась теплая приятная пустота. А Димка говорил, говорил что-то… Она и не вслушивалась особо. Потом вдруг стало интересно — что такое он там говорит?

— …Но ведь каждый из нас приходит в этот мир с одной-единственной целью — превратить свое плохое в хорошее… Чем больше в тебе плохого, тем сложнее твоя жизненная задача…

Хм… Если это и впрямь так, как говорит Димка, тогда ее жизненная задача и вовсе невыполнима, наверное… Потому что ее собственное «плохое» столько за всю жизнь всяких дурных дел наворочало, что в «хорошее» уже и не перелопатить!

Но Димка вроде уже о другом рассуждает:

— …Да, трудно научиться просить прощения и прощать. Очень трудно. Это ведь целая наука, между прочим! Некоторым так и не удается за всю жизнь прощения попросить — не могут просто… И уж тем более прощать не умеют. А вы, девчонки, обе сумели, стало быть, эту науку освоить. И ты, Марта, нынче можешь объявить себя победительницей, и я очень этому рад! Помогать от сердца не у каждого получается, тем более чтобы от себя что-то оторвать… А уж принять помощь от сердца — это вообще для многих проблема, потому что не умеют сбросить с себя гордыню. Этого добра ведь у всех полно, гордыни-то. И помогают с гордыней, и помощь принимают с еще большей гордыней… А чтобы без нее обойтись — это нет… Этому еще учиться надо…

— Нет, ну ты видишь? — тихо спросила Оля, глянув на Марту. — Целую философию на пустом месте развел, не переслушаешь!

— А ведь он прав, Оль, — качнула головой в Димкину сторону Марта. — Во многих вещах прав…

Димка после ее слов ободрился, спросил с надеждой:

— Ты меня понимаешь, да? Правда, понимаешь?

— Понимаю, Дим… Особенно про плохое и хорошее понимаю. Да, это правильно, это так и есть — плохое надо превратить в хорошее, ошибки надо исправить… В этом цель жизни и состоит…

— Ну да, ну да, — согласно закивал Димка. Потом глянул на Олю и произнес с хитрой улыбкой: — А вот некоторым, здесь присутствующим, даже исправлять ничего не надо! У них этого хорошего — просто девать некуда… Хоть на базар выноси да торгуй этим хорошим по рублю ведро!

— Димка, ну чего говоришь-то? — вдруг возмутилась Оля, нахмурив брови. — Совсем, что ли, с ума сошел? Куда тебя понесло?

— А что я такого сказал? — удивленно моргнул Димка. — Чего рассердилась-то?

— А то и сказал… Если твоей философии следовать, то мне уже и делать больше нечего в этой жизни, и помирать пора? Моя задача выполнена, ничего плохого во мне не осталось, только одно хорошее?

— Да типун тебе на язык, Олька… Ты же все неправильно поняла!

— Да все я правильно поняла! Не хочу я помирать, я еще жить хочу! Мне еще Маечку поднимать надо!

Марта засмеялась тихо, потом так же тихо произнесла:

— И я тоже хочу жить… И мне Маечку поднимать!

То ли от выпитой водки, то ли от всего этого философского разговора, но с ней вдруг стало происходить что-то странное. Будто почувствовала легкий удар по затылку и ткнулась лбом во что-то твердое… И показалось на миг — сыплются перед глазами осколки. Много-много блестящих осколков…

Что это? Неужели то самое кривое зеркало вдруг разбилось, в которое она смотрела всю жизнь? А за зеркалом — другая жизнь. Вот эта самая, которая здесь и сейчас, на этой кухне. Олина жизнь. Димкина жизнь. Теперь, стало быть, и ее жизнь в какой-то степени… И она теперь часть этого живого муравейника в старой однокомнатной квартире, где места мало, а любви много. И ворчливая Наталья Петровна, и Маечка, и счастливый хмельной разговор на кухне — тоже ее жизнь. И как там давеча сказал Димка? У человека самым счастливым бывает то время, которое им еще не прожито? Да, очень хорошо сказал. Очень правильно.

— Ты чего, Марта? Плохо тебе? Вдруг побледнела вся, как полотно… — услышала она испуганный Олин голос.

Марта подняла глаза. Димка тоже смотрел на нее встревоженно. И она улыбнулась им обоим, и вздохнула счастливо, и тихо проговорила на выдохе:

— Какое счастье, что вы у меня есть, ребята… Какое же это счастье, если б вы только знали!