В объятиях самки богомола

— Чего трезвонишь-то? Совсем обнаглела, что ль? Как была наглая, такой, видать, и осталась, все тебе вынь да подай немедленно!

Марта удивленно уставилась в лицо незнакомой старухе. Потом спросила неуверенно:

— Это ведь квартира шестнадцать, верно?

— Шестнадцать, шестнадцать… — снова проворчала старуха, разглядывая ее с неприязнью. — Значит, не узнала меня. А я тебя сразу узнала!

Марта вдруг догадалась, кто ей открыл дверь. Ну да, столько лет прошло, годы любую женщину превращают в старуху.

— Наталья Петровна?! — тихо выдохнула она из себя, отступая на полшага назад.

— Ну да, кто ж еще-то… У твоей бывшей подружки других матерей не было. Что ж, заходи, чего за порогом стоишь?

— А Оля?

— Что — Оля? Оля у меня добрая. Будь моя воля, я бы ни за что дверь тебе не открыла. Заходи, что ж…

Марта робко переступила порог, но оглядеться не успела — в прихожую вышла Оля. В руках она бережно держала ребенка, совсем маленького, баюкала его, медленно поворачиваясь из стороны в сторону.

Да, эта женщина была Олей. Сомнений не было. Простоволосая, с расплывшейся фигурой, с усталым серым лицом. Правда, глаза остались такими же добрыми и наивными, хотя и появилась в них обязательная грустинка, отметина прожитых лет. И улыбнулась Оля очень устало и совсем не радостно.

— Проходи на кухню, Марта. Сейчас Маечка уснет, еще минут пятнадцать… Ночью совсем плохо спала.

— Тебе бы и самой поспать не мешает, — проворчала Наталья Петровна, сердито глянув на Марту. — Пошла бы да легла вместе с Маечкой, так нет, разговоры разговаривать придется! Еще было бы о чем, господи…

— Мам, зачем ты встала? Я бы и сама дверь открыла! Доктор сказал, тебе нельзя пока вставать! — досадливо ответила Оля, мельком глянув на Марту.

— Ну, встала и встала, чего уж, — ворча, тяжело направилась в комнату Наталья Петровна. — Больно уж поглядеть захотелось на эту…

— Иди, мам, ложись. Мы тут сами разберемся, что к чему.

— Ага… Больше-то у тебя проблем никаких нет.

— Иди, мам, иди.

Наталья Петровна ушла, и Оля тихо обратилась к Марте, вяло улыбнувшись:

— Мама больна очень, гипертония замучила… А ты проходи пока на кухню, я скоро! Маечка засыпает уже! Это внучка моя — Маечка.

На кухне Марту ждал сюрприз — скорее неожиданный, чем неприятный. А впрочем — почему неожиданный? Могла бы и сразу такой поворот событий предположить, просто не удосужилась на подобные предположения.

В мужчине, стоящем у плиты, она моментально узнала Димку. Хотя Димкой этого лысоватого крепыша с внушительным брюшком уже язык не поворачивался назвать. Да и не успела она его никак назвать, он первым разговор начал, и так у него получилось естественно, будто они вчера только расстались. Причем очень хорошо расстались, как добрые старые друзья.

— Привет. Чего встала, садись! И не сверли меня взглядом, будто привидение увидела! Живу я здесь, картошку вон жарю. Сейчас быстренько стол накрою, и посидим, раз уж в гости приехала.

— Я не вовремя, да? — задала нелепый вопрос Марта. Просто ничего другого, более подходящее, в голову не пришло.

— Не вовремя, — эхом повторил Димка, накрыв крышкой скворчащую сковородку и садясь напротив нее. Вздохнув, заговорил тихо, оглянувшись на дверь: — Вообще-то не до посиделок нам сейчас, если честно… Горе у нас, Марта… Большое горе…

— А что случилось, Дим?

— У нас дочка с мужем полгода назад на машине разбились… Да, Марта, дочка у нас с Олей была, Танюшкой звали. Замуж вышла за хорошего парня, внучку нам родила, Маечку… Они за городом дом снимали, сама понимаешь, тесно у нас… В то воскресенье они к нам сюда утром ехали, мы Маечку в нашем храме крестить собирались, вот и получилось, что не доехали. Дорога скользкая была… Оба погибли, а Маечка чудом выжила, Танюшка ее в два одеяла укутала… Но без последствий тоже не обошлось, конечно, такая кроха — и уже две сложнейших операции выдержала. В тот день, когда первая операция была, мы аккурат и хоронили Танюшку с Ванечкой. Вот такие дела у нас, Марта… Ой, у меня же картошка подгорает…

Он так торопливо подскочил со стула, что стало понятно — Димка не хочет показать ей свои горестные эмоции. И впрямь, кто она вообще такая, чтобы иметь отношение к общему их с Олей горю…

В наступившей молчаливой паузе пришла на кухню Оля, села за стол, проговорила в Димкину спину:

— Все еще с картошкой возишься? Я думала, уж готово все…

— Сейчас, Олюшка, сейчас! И впрямь готово, только по тарелкам разложить! А водку я в морозилку сунул, чтобы ледяная была! Сейчас мы ее под картошечку-то и оприходуем. Сейчас, девчонки, сейчас…

От этого его «девчонки», произнесенного с нечаянной легкостью, у Марты вдруг отпустило внутри что-то, и она взглянула на Олю с робкой улыбкой, будто извиняясь за свое ощущение. Димка суетился по кухне, накрывая на стол, Оля сидела молча, опустив голову в подставленную ладонь, покачивалась, прикрыв глаза. Потом тихо произнесла, будто никакой Марты на кухне не было:

— Устала, не могу больше, Дим… Что делать, не знаю…

Димка взглянул на нее странно и тоже с мучительной недомолвкой — вроде того, не надо бы при посторонних-то…