В объятиях Шамбалы

Я подумал о том, что любой человек, наверное, в той или иной степени способен читать мысли. Положа руку на сердце, мы должны сознаться, что очень часто верим не словам, а глазам, в которые мы смотрим. О, как часто это бывает! Попробуйте поговорить с человеком, который не смотрит Вам в глаза, — вы сразу ощутите дискомфорт — информации не хватает! Наш Дух (или Человек-Мысль) затаен, но он все равно проявляется, и это выражается в том, что мы все-таки, хоть чуть-чуть, читаем мысли друг друга. Но нам оставлено только это «чуть-чуть»; какой-то мощный разум, формируя программу трехмерной земной жизни, решил подарить людям «таинство мысли», хотя наш Дух способен и на такое, такое… Вот и живем мы в тайне друг от друга, потому что нам… хочется казаться добрыми и щедрыми, хотя на самом деле… Да и не наступили еще времена искренности, потому что счастья искренности можно достичь только через тернии.

А Мертвые, наверняка, могут позволить себе счастье быть искренними, потому что все они, как на подбор, имеют Чистые Души и, представляя собой особую земную форму жизни Человека-Мысли с законсервированными на всякий случай телами, судачат, наверное, читая мысли обычных земных людей, о том, что мы так глупо уклоняемся от главного идеала — Искренности, раз за разом впитывая в себя мысли Чужого Бога, извращенно заставляющего верить в то, что Бог — это Ты, а идеал — это Богатый Человек. И им, Мертвым, хочется, по-видимому, для хохмы законсервировать тело богатого и жадного человека, чтобы поговорить с ним «как на духу» и посмотреть на него — прозрачного и летающего — без его «двигающейся телесной машины», в угоду обслуживания которой он так глупо посвятил самого себя. Ужас, наверное, охватит этого «бывшего богатого человека», когда он поймет, что у него… уже нет желудка.

Я поморщился от боли. Сняв рюкзак, я полез в него и достал желудочные таблетки. Положив их в пересохший рот, я ощутил, что не могу их проглотить. Равиль, увидев это, полез в свой рюкзак, достал бутылку с водой и подал ее мне. Наконец я почувствовал, что таблетки дошли до моего желудка.

— Сергей Анатольевич! А у тебя желудок когда-нибудь болел? — спросил Селиверстова Рафаэль Юсупов.

— Ну… если переем… А что?

— Да так, ничего.

— Вы на что-то намекаете, Рафаэль Гаязович! — Селиверстов насупился.

— Да нет. Просто так спросил…

— Я, кстати, рабом желудка никогда не был, хотя аппетит у меня хороший. Я хоть что могу съесть. Гвозди даже переварю.

— Гвозди, говоришь?

— Да, гвозди. А что?

— Да так, ничего…

— А вот Вам бы, Рафаэль Гаязович, следовало бы призадуматься над проблемами Вашего желудка. У меня такое ощущение, что он у Вас вообще ничего не переваривает, все отправляет в кишечник, на выход. А то, с чего Вы такой худой? Я уж не говорю о гвоздях…

— Гвозди я, конечно, не пробовал, — теперь уже насупился Рафаэль Юсупов.

— Понятно, гвозди — не еда, — кинул Селиверстов.

— У меня, Сергей Анатольевич, понимаешь, коэффициент полезного действия при переваривании пищи ниже. Поэтому…

— Все в трубу идет, что ли? — перебил Селиверстов.

— В какую трубу?

— Заднюю.

— А у тебя как будто оттуда ничего не выходит!

— Выходит, — смутился Селиверстов, — но меньше.

— Я бы этого не сказал, — многозначительно произнес Юсупов.

— А откуда Вы это знаете?

— Есть факты…

— Какие это?

— Расход туалетной бумаги! Ты же мне сам, как завхоз, поручил ею командовать.

— А я, может быть, тщательнее и многократнее подтираюсь, чем Вы, Рафаэль Гаязович.

Я, кстати, тоже чистоплотен!

— А Вы смотрите на то, что вышло? — Селиверстов прищурил глаза.

— Не всегда. Не интересно мне это. А Вам, Сергей Анатольевич, чувствую, это очень интересно!

— Любому человеку это интересно.

— Но не мне.

— А почему?

— А потому, что разглядывать это низменно.

— Не надо красивых фраз! Вы хотите сказать, что никогда не смотрели на свое…

— Никогда.

— Не верю.

— А зря!

— Почему?

— А потому, что если бы Вы, Рафаэль Гаязович, посмотрели на свое «это», то обнаружили бы в нем непереваренную пищу — морковь, например.

— Я, кстати, морковь люблю.

— И… употребляете ее в пищу только для того, чтобы украшать «это»?!

— С чего это ты взял?!

— Пищеварительный тракт — это Вам не трубопровод, — поднял указательный палец Селиверстов. — В нем пища варится…

— Переваривается, — поправил Рафаэль Юсупов.

Слушая очередную перепалку друзей, я понимал, что уж кто-кто, но они оба не являются рабами желудка; в противном случае судьба не привела бы их в далекий Тибет и не заставила бы их терпеть столько лишений. Более того, здесь, на Тибете, пища почему-то не шла, уступая место клокочущему от возбуждения духовному началу. Да и Селиверстов по уровню худобы быстро приближался к Рафаэлю Юсупову.

Боль в области желудка немного утихла. Я поднял голову, нашел взглядом монаха и спросил его:

— Скажите, монах, а Вы сами-то верите в то, что плиты и шестигранный камень смог «выточить руками» человек?

— Конечно, верю. Ведь люди могли обтачивать не просто отдельные скалы, а целые горы … вон те, например, — монах пока зал рукой.

«Обточенные» горы