В объятиях смерти

- Я знаю его, знаю, что он думает, чувствует, почему он это сделал, проговорил Хант с чувством. - Если я расскажу вам, вы обещаете отнестись к этому со вниманием? В любом случае, отнесетесь вы к этому серьезно или нет, я не хочу, чтобы вы бежали в полицию. Они не поймут. Ведь вам это ясно, не так ли?

- Я очень внимательно выслушаю тебя, - ответила я.

Он подался вперед, его глаза засветились на бледном эльгрековском лице. Моя правая рука инстинктивно придвинулась к карману, так что ребром ладони я чувствовала рукоять револьвера.

- Полиция уже не понимает, - сказал он. - Они не могут понять меня. Почему я бросил психологию, например. Полиция этого не поймет. У меня степень магистра. И что же? Я работал санитаром, а сейчас я работаю на мойке. Вы же не думаете, что полиция поймет это, правда?

Я не отвечала.

- В детстве я мечтал быть психологом, социальным сотрудником, может быть, даже психиатром, - продолжал он. - Все это пришло ко мне так естественно. Вот кем я должен был стать. Вот к чему меня подталкивали мои способности.

- Но ты не стал, - напомнила я ему. - Почему?

- Потому что это разрушило бы меня, - сказал он, отводя глаза. - Я не могу контролировать то, что происходит со мной. Я слишком остро чувствую проблемы других людей и склад их ума, причем настолько, что моя собственная личность теряется, задыхается. Я не понимал, насколько все это значительно, до тех пор, пока не провел какое-то время в судебном отделении. Для душевнобольных преступников. Это было частью моего исследования исследования для диссертации. - Он все более заводился. - Я никогда не забуду Френки. Френки был параноидальным шизофреником. Он до смерти забил поленом свою мать. Я пытался понять Френки. Я мягко вел его через всю его жизнь до тех пор, пока мы не достигли того зимнего вечера. Я сказал ему: "Френки, Френки, что это было? Что нажало кнопку? Ты помнишь, что происходило в твоей голосе, в твоей душе?" Он сказал, что сидел у огня, как сидел всегда, наблюдая за догорающим пламенем, когда "они" начали ему нашептывать. Они шептали ужасные, обидные вещи. Когда его мать вошла, она посмотрела на него так же, как всегда, но на этот раз он увидел "это" в ее глазах. Голоса стали такими громкими, что он не мог думать, и в следующий миг он уже был мокрым и липким, а у нее больше не было лица. Он пришел в себя когда голоса затихли. Я не мог уснуть много ночей после этого. Всякий раз закрывая глаза, я видел Френки, плачущего, "покрытого кровью своей матери. Я понимал его. Я понимал, что он сделал. С кем бы я ни говорил, какую бы историю ни слушал, это действовало на меня всегда одинаково.

Я сидела спокойно, отключив воображение и натянув на себя личину эксперта, клинициста.

Я спросила его:

- Ты когда-нибудь чувствовал, будто убиваешь кого-то?

- Все когда-нибудь это чувствуют, - сказал Эл, когда наши глаза встретились.

- Все? Ты действительно так думаешь?

- Да. Каждый человек способен на это. Абсолютно каждый. У меня нет пистолета или чего-то еще э... опасного. Потому что я не хочу стать жертвой побуждения. Если вы можете представить себе, как что-то делаете, если можете установить связь с механизмом, который стоит за деянием, то дверь трескается. Это может случиться. Реально каждое отвратительное событие, которое происходит в мире, сначала было задумано в голове. Мы не хорошие или плохие, не те или другие. - Его голос дрожал. - Даже у тех, которых относят к душевнобольным, есть свои собственные причины совершать то, что они делают.

- Какая же причина стояла за тем, что случилось с Берил?

Мои мысли были четкими и ясными. И все же я чувствовала внутри себя слабость, пытаясь отгородиться от видений: черные пятна на стенах, гроздь колотых ран на ее груди, книги, чопорно стоящие на полках библиотеки и спокойно ожидающие, когда их прочтут.

- Человек, который это сделал, любил ее, - сказал он.

- Довольно зверский способ показать это, ты так не думаешь?

- Любовь может быть бесчеловечной.

- Ты любил ее?

- Мы были очень похожи.

- В каком смысле?

- Неадекватные миру. - Он снова изучал свои руки. - Одинокие, чувствительные и непонятые. Это делало ее отдаленной, очень настороженной и неприступной. Я не знал о ней ничего... Я имею в виду, что никто не рассказывал мне ничего о ней, но я чувствовал себя как бы внутри нее. Я ощущал, что она очень хорошо понимает, кто она есть, чего она стоит. Но ее бесила та цена, которую ей приходилось платить за то, что она не такая, как все. Она была ранена. Я не знаю, чем. Что-то обидело ее. Это заставило меня заинтересоваться ею. Мне хотелось сблизиться с нею, потому что я знал, что смог бы ее понять.

- Почему же ты не сблизился с ней? - спросила я.

- Обстоятельства были неподходящими. Возможно, если бы я встретился с нею где-нибудь еще... - ответил он.

- Расскажи мне о человеке, который сделал это с ней. Он бы сблизился с ней, если бы обстоятельства были подходящими?

- Нет.

- Нет?

- Обстоятельства никогда не были подходящими, потому что он неполноценный и знает об этом, - сказал Хант.