В объятиях убийцы

– Да никого не нашли, говорят, что у Подрезова столько дел разных было, пока все проверят.

На экране уже шли кадры похорон. Играла траурная музыка, цветы, венки – ничего интересного, и я ушла в ванную. Когда я вернулась, действо еще не кончилось. Подрезов в нашем городе был очень известен, у него была своя передача, многие им восхищались – такой принципиальный, болеет за город! Мне лично Подрезов не очень нравился. Меня коробила его манера общения с людьми на экране телевизора, манера, прямо скажем, хамская. Но раз человек убит, убийца должен быть пойман и наказан – с этим никто не спорит.

После показа похорон был комментарий. Ведущий здорово катил бочку на органы МВД, на прокуратуру и городскую администрацию.

– Доколе? – вопрошал он. – До каких пор будет продолжаться это планомерное истребление людей, говорящих с экрана правду и только правду? Когда же кончится этот форменный геноцид?

Показали кусочек его беседы с каким-то ответственным милицейским чином. Ведущий просто наскакивал на него, как бойцовый петух, и задавал вопросы тоже в абсолютно недопустимой хамской манере. Чувствовалось, что дело Алексея Подрезова в надежных руках.

Замотанный, с кругами под глазами милиционер отвечал вяло, держался скованно. Было заметно, что на него и так уже понавешали всех собак и попало ему уже отовсюду, так что свой позор перед экраном он переживал довольно спокойно.

– Было ли это заказное убийство и если да, то кто заказчик? – спрашивал ведущий.

– Нет, – отвечал милиционер, – это не похоже на заказное убийство. Те обычно стреляют, а тут стукнули по голове и выбросили на шоссе. Можно было бы предположить ограбление, потому что преступник забрал бумажник и папку с документами, но тогда преступник должен быть Подрезову хорошо знаком, потому что какой же нормальный человек сейчас подсаживает в машину незнакомых, тем более за городом? Граждане! – обратился к телезрителям милиционер, кажется, он был подполковник. – Пользуясь случаем, хочу предупредить. Не вступайте ни в какие отношения с незнакомыми людьми, не подсаживайте никого в машину. Польстившись на какой-нибудь полтинник, можно потерять здоровье и даже жизнь.

На этом интервью с милицейским подполковником закончилось.

– И напоследок еще одна печальная новость, – сказал ведущий. – Вчера был убит наш коллега, тоже сотрудник Санкт-Петербургского телевидения Иван Ладуненко. Он был поздно вечером зарезан ножом в собственном подъезде. Мы выражаем соболезнование семье покойного. Ладуненко не был таким известным человеком, как Алексей Подрезов. Он просто водил телевизионный автобус с аппаратурой. Конечно, милиция опять будет говорить про ограбление и хулиганство, но не пора ли соответствующим органам всерьез задуматься над тем, что происходит?

Он еще что-то говорил, обхаивал милицию, но я не слушала. На экране в траурной рамке появилась фотография убитого Ивана Ладуненко. Я плюхнулась на диван, еле сдержав возглас удивления: передо мной было лицо вчерашнего рыжего мужика, который ругался с Аликом из-за гаража. Ничего себе! Зарезали в собственном подъезде. Хорошо, что в это время сестра с Дашкой позвонили в дверь и матушка пошла открывать, не заметив моего лица.

Я поскорее ушла в свою комнату, легла и погасила свет, чтобы никто не вломился.

Убит в подъезде! Ночью! А мы встретили его часов в десять. Он работал в гараже, потом пошел домой и, выражаясь книжным языком, встретил в подъезде свою смерть. Я вдруг вспомнила лицо Алика, когда он стоял против этого Ивана Ладуненко и смотрел на него, а сам был весь бледный, и пот тек градом, и руки тряслись. Но зарезать ножом? Не может быть! Чтобы этот толстый Алик с глазами больной собаки, которого все норовят обидеть, чтобы он?.. Это смешно.

Я вспомнила, как я уводила Алика прочь, а рыжий Ладуненко орал нам вслед:

– Я про тебя много чего знаю! И еще узнаю!

И что же он такое про Алика знает? И почему я про него ничего не знаю? И как же все-таки его фамилия? Нет, не вспомнить. Вот что я завтра сделаю: я позвоню Ирине и все про Алика выясню. Должны же они знать, кого приглашают в дом, ведь не с улицы же они его взяли!

С этот благой мыслью я заснула.

Утром выяснилось, что матушка по наущению Валентины Михайловны начала курс пятидневного лечебного голодания и по этому случаю готовить отказывается. Сестра бушевала на кухне.

– Ну ладно, позавтракаем бутербродами, ужина и так никогда не бывает, но обедом-то хоть раз в день мужа нужно кормить?

– Нужно, – невозмутимо соглашалась матушка, – вот и корми.

Сестра опять пыталась втолковать ей, что как раз сейчас у нее в фирме проходят важные переговоры, что она не может приходить раньше, но все было без толку – мать отказывалась готовить и ходить по магазинам, потому что смотреть на еду в период голодания очень вредно для здоровья.

– Неужели всего только за одну ночь ты успела так измениться? – удивлялась я. – Вчера была нормальным человеком, сидели, разговаривали.

– Да она давно уже ненормальная, – заорала сестра, – как связалась с Валентиной, так и сбрендила!

Матушка обиделась и ушла к себе.