В обличье вепря

По ущелью катился глухой слитный грохот. Он эхом отразился от стен, и на какое-то мгновение показалось, что замер. Но потом он опять стал громче, на новой, басовой ноте, и двинулся в их сторону, и ошарашенная Аталанта успела понять только одно: что это не зверь, на которого они охотятся. Подобного звука она никогда раньше не слышала.

Водяной холм вырвался из-за поворота, ударился о стену, разбился и опал. На долю секунды он словно застыл, потом собрался и покатился в их сторону. Она увидела, как Мелеагр встал, не веря своим глазам, и застыл в нерешительности, пока ее высокий крик не вывел его из транса. Собственный голос показался ей чужим. Прочие тоже начали подниматься, хватаясь за оружие, кто-то побежал вниз по ущелью, кто-то попытался забраться на стену. Аура стояла на всех четырех. Аталанта подхватила свой лук и отскочила от ручья подальше, выискивая, за что уцепиться, — а по руслу уже неслась мутная волна. Она глотнула воздуха и плотно прижалась к скале, напрягшись изо всех сил в ожидании удара.

Но удара не последовало. Она почувствовала, как самая верхняя часть волны окатила ей щиколотки и схлынула. Поток сник. Она увидела, как далеко позади откашливаются и отплевываются Нестор, Феникс и Терсит. Линкей и его свита поднимались на ноги, вымокшие, но невредимые. Она обернулась. Анкей вытирал секиру, а Теламон — копье своего брата. Или — своего мертвого брата. Все прочие выжимали воду из хитонов, на лицах озадаченность и облегчение — на всех, кроме одного. Мелеагр смотрел прямо на нее, но лицо его ровным счетом ничего не выражало. Судя по всему, он не видел ни ее, ни кого бы то ни было другого. Он слушал.

И тут она тоже услышала тот же звук, что и прежде. На сей раз он гудел на еще более низкой ноте, и исходил этот звук из пасти, чьи зубы пережевывают камни, а распухший язык молотит оземь и гонит перед собой мощную воздушную волну. Аталанта учуяла запах речных водорослей, земли и глины. Она подняла голову вверх, прикидывая, как высоко ей нужно забраться, чтобы ее не накрыло волной. Аура прижалась к ее ногам и зарычала. Шум приближающегося потока звучал все басовитее и громче, потом вдруг взлетел на ноту выше.

В нижней части ущелья Феникс бросил Терсита и бежал к стене. Нестор остался на месте и пытался взвалить раненого себе на плечи. Или, может быть, это раненый не хотел его отпускать? Они боролись, цепляясь друг за друга. Тесей и Пирифой остались возле двоих братьев, но Ид отчаянными жестами гнал их прочь. Звук резонансом отозвался в ее костях, атака началась. Она прыгнула вверх и почувствовала, как рука зацепилась за что-то. В голове не осталось ничего, кроме грохота надвигающегося потока, который навалится на них сплошной стеной жидкой грязи, ощетинившись стволами деревьев, катя перед собой валуны, сметая все на своем пути. Она отвернулась и прижалась щекой к камню. Услышала тупой удар, когда волна прошла поворот. Увидела, как Тесей и Пирифой отказались от своей безнадежной задачи и бросились к стене, размахивая на бегу оружием. Сделала глубокий вдох. Потом увидела, как Ид устраивает понадежнее ноги, подхватывает Линкея и поднимает его над головой, будто надеется таким образом вынести его из беды. Он стоял, придавленный к земле телом брата, — одинокая колонна, которая осталась поддерживать фронтон немыслимого храма; он отказывался бежать, хотя из презрения ли к судьбе или из приятия оной, она не поняла, и понять это ей было уже не суждено, потому что в этот самый момент на нее обрушилась волна и больше она ничего не видела.

* * *

Кровь, высыхая, делается черной, а потом выцветает в бурый. Его проводником был нисходящий звук — крик мертвого человека, пятно на камне. Одному человеку не удалось подняться там, где ему, Меланиону, пока что подниматься удавалось. Этот человек умер там, внизу, на камнях. Он мог сорваться с точки более низкой или более высокой, с точки, до которой Меланиону еще только предстояло добраться, но которая ждала его, как закрытая ловчая яма ждет ни о чем не подозревающую жертву. Гладкий навес остановит его где-нибудь чуть выше того места, откуда возвращение еще возможно, и он застрянет между небом и землей, пойманный в ловушку собственной несостоятельности и собственных — слабеющих — сил; если сорвешься отсюда, разобьешься точно так же, как если сорвешься оттуда. Подушечки его пальцев оглаживали грубую шкуру горы. Он должен использовать руки как рабочий инструмент. Место, где он мог существовать, сделалось невероятно узким: тонкая щель, стены которой сделаны из камня и воздуха. Перед ним — лицо скалы. За спиной — падение.

О чем еще думать, когда карабкаешься вверх.