В обратную сторону

Слегка убаюкивая Робби, я возвращаюсь в нашу с Димой спальню. Я планировала покормить его, покачать на руках, дать соску и оставить в кроватке — обычно Роберт легко засыпал в дневное время, но сегодняшний день явно замкнет список исключительных дней. Сначала он едва ли не укусил меня, потом начал хныкать и выражать свое недовольство, как бы я ни старалась его успокоить, угомонить. Закончилось все слезливой истерикой. Спустя полчаса мучений мне все же удалось застать тот момент, когда Роберт мирно прикрывает глазки и погружается в сон.

Невольно любуюсь своим капризным мальчиком, прекрасно осознавая, с чем связана его тревожность. С моей собственной. Не раз замечала, что дети просто отражают мое состояние. Они считывают все мгновенно… даже в таком возрасте.

Наконец, я оборачиваюсь, чтобы вернуться на террасу и настраиваю радио-няню, чтобы следить за Робби с экрана. Как вдруг вижу перед собой Богдана, что растерянно разглядывает нашу с Димой спальню. Его глаза становятся большими и округлыми, такими, словно он ищет нечто очень важное.

— Дань, ты что-то потерял? Все твои игрушки на террасе. Или меня потерял? Я задержалась, Робби уснуть не мог… Вы там как, закончили играть на планшете?

— Мам, я ищу Кэтти. Она разве не здесь?

Сердце пропускает удар. Суеверный страх парализует меня, в груди становится жутко тесно. Переборов ком в горле, уточняю:

— Что значит «здесь»? Вы же оба на террасе остались. Кэтти куда могла деться? Через комнату она не проходила.

— Мы в прятки начали играть, — взволновано щебечет Даня. — Я спрятался, она быстро нашла меня. А потом спряталась она… Спряталась и пропала.

О Боже. Нет, только не это. Она же не могла выпрыгнуть через окно или что-то вроде этого? Хаотичные мысли пускаются в пляс и вовсю рисуют самые жуткие картины.

Я молниеносно выбегаю на террасу, оглядывая ее взором профессиональной ищейки. Подбегаю к единственному открытому окну и опускаю взгляд вниз — нет, Кэтти не стала бы делать такую глупость. К тому же она боится выходить из дома. Возможно, в формате игры ей было легче это сделать, но куда она могла выйти? С террасы нет выхода, все двери плотно закрыты.

— Ты где прятался? Даня, прошу, скажи мне, — едва ли не повышая голос на любимого ребенка, спрашиваю я.

— Там, мам, — Богдан указывает пальцем в сторону имитации зарослей. Я тут же кидаюсь к ним, раскрываю растения и вижу дверь, на которой висит специальный знак, обозначающий пожарный выход.

Потянув дверь на себя, я едва ли не падаю в обморок от увиденной картины. Солнечное сплетение скорчивает в узел, вся жизнь проносится перед глазами. Кэтти стоит на площадке у лестницы, ведущей вниз, огражденной лишь тонкими перилами. Она цепляется за железные балки и смотрит вниз, фактически полностью облокотившись корпусом на конструкцию, не внушающую никакого доверия. Кажется, еще чуть-чуть — она наклонится ниже и полетит вниз головой со второго этажа.

Я реагирую молниеносно, потому что времени думать нет. Возможно, опоздай мы еще на каких-то пять-десять секунд, и Кэтти бы кубарем упала вниз. Я обхватываю ее со спины резко, не выкрикивая предварительно имя, чтобы не испугать. Тяну на себя, подальше от опасного места, и только в тот момент, когда я чувствую, что Кэтти в безопасности, девочка взрывается истерикой.

— Нет! Нет! Нет! Хватит! Я ненавижу тебя! Мама! Я ненавижу тебя мама! Ты слышишь меня? Отпусти меня! Я остаюсь с папой, я хочу остаться с папой, пожалуйста, умоляю. Папочка, держи меня, спаси меня, — истошно визжит Катарина, а мне остается только крепко держать ее и молиться, чтобы хватило сил. С большим трудом я затаскиваю нас обоих внутрь, на террасу, и закрываю роковую дверь, которую дети так некстати нашли в этих чертовых зарослях.

И лишь тот факт, что Кэтти жива, а не распластана на земле, дарит мне толику успокоения и позволяет не разрыдаться в голос. За меня это делает Робби, проснувшийся от диких криков.

Трясущимися руками я набираю телефон Веры. Мне не до гордости и не до проживания своего унижения сейчас. Сейчас Кэтти нужен хоть какой-нибудь врач, потому что первое, что она делает — это опускается в кресло и плачет, избивая себя подушкой, словно наказывая себя. Выкрикивает нехорошие слова в сторону своей матери, а мое сердце обливается кровью… Трудно представить, что Ирма сделала с девочкой и какие кошмары прожила Кэтти, контактируя с родной матерью.

И эта грязная печать с ней до конца жизни. И даже идеальный папа не компенсирует этой боли.

— Вер, ты где?

— В зале, на тренировке. Что случилось? Не справилась без меня? — с долей злорадства замечает сука, услышав плач Кэтти.

— Ты нужна ей. Поднимись в спальню, пожалуйста, — стараюсь хладнокровно ответить я, хотя мысленно с большим наслаждением провожу ногтями по ее смазливому личику.

После звонка Вере, я тут же набираю телефон Димы:

— Дим, Катарине очень плохо. Это похоже на срыв. Я не доглядела…

— Что случилось? — голос мужа охвачен тревогой.