В одно касание

Тело Джейми Штрайхера идеально. Бусинки пота катятся по рельефному прессу. Аккуратно подстриженные волоски равномерно покрывают широкий торс. Мощные, мускулистые руки удерживают его над полом. А грудь и ноги? Высечены из камня. Внизу живота дорожка волос ведет прямо к нему в шорты, и мое воображение следует за ней снова и снова.

При каждом движении его мышцы сокращаются. Горящие глаза, устрашающая сила; он – идеальное воплощение жизненной энергии и мощи.

По телу прокатывается возбуждение, и я представляю, как он подхватывает меня и перебрасывает через плечо.

Может, рано я заговорила о трусиках.

А еще он невероятно гибкий. Судя по глубине и сбалансированности поз, он уже занимался йогой раньше.

– Поза ребенка, – произносит Хейзел с нажимом, как будто повторяет это уже не в первый раз. Она выпучивает на меня глаза с немым вопросом: «Боже, да что с тобой?», и я быстро принимаю позу.

Позволить Джейми пойти со мной было ужасной идеей. Я не могу перестать пялиться на него. Он безупречный олимпиец – папа рассказывал, что он выступал на зимней Олимпиаде за Канаду, – а я сейчас выгляжу как помойная крыса.

Какое-то время мы остаемся в позе ребенка, и Хейзел наполняет наши бутылки с водой. Я поглядываю на Джейми, и мышцы на его спине выглядят уже не такими напряженными.

На его спине много мышц. Я крепко зажмуриваю глаза и опускаю голову, возвращаясь в позу. У меня и так все сложно с Джейми, и, если я буду пожирать его глазами, делу это точно не поможет.

Я вспоминаю глухой стон, донесшийся с утра из его спальни. Я пытаюсь убедить себя, что он просто потянулся после сна. Он сказал, что у него все болело. Наверное, так и есть.

Но все это не мешает мне представлять, чем еще мог быть вызван этот стон.

Хейзел тыкает меня под ребра. Все остальные уже встали в позу стула, а я все еще в позе ребенка.

– Сосредоточься, – шепчет она мне, проходя мимо.

Я очень сосредоточена. Сосредоточена на хоккеисте без футболки, который мне абсолютно не по зубам.

* * *

После занятия я быстро принимаю душ, переодеваюсь и возвращаюсь в лобби. Другие ученики фотографируются с Джейми. Две преподавательницы по йоге, которые встретили нас, ждут своей очереди у стойки, не отрывая от него глаз, а когда место освобождается, они мгновенно подлетают к нему и обнимают за талию. У меня неприятно покалывает между ребер.

Он не улыбается, но и не раздражен. Одна из женщин жмется к нему все сильнее, и он кидает взгляд в мою сторону.

У меня внутри все возмущается, а плечи напрягаются. У меня нет никаких причин злиться. У меня нет на него никаких прав. Он мой босс и сосед, и на этом все. Мне просто… очень не нравится, когда они так его трогают и смотрят влюбленными глазами.

– Какого черта, – шипит мне в ухо Хейзел, – ты притащила его сюда?

У нас не было возможности поговорить наедине до занятия.

– Он меня особо не спрашивал.

Мы смотрим, как остальные тренеры продолжают щелкаться.

– Он очень гибкий, – лукаво смотрит на меня она.

– Прекрати, – сдерживаю смех я.

Ее выражение – сама невинность.

Джейми заканчивает фотографироваться и подходит к нам.

– Хорошее занятие, – говорит он Хейзел с коротким кивком. – Спасибо. – Он протягивает руку. – Я Джейми.

Она неуверенно ее берет.

– Хейзел.

– Вы работаете с командой.

На ее лице проскальзывает удивление.

– Да.

Она называет имя старшего физиотерапевта, с которым работает, и Джейми кивает.

– Другим игрокам тоже не помешает что-то в этом роде.

Хейзел молча пожимает плечами, но я вижу, что она пытается скрыть улыбку. Она может вести себя достаточно холодно, особенно с мужчинами, но в глубине души хочет, чтобы с занятий люди уходили с хорошими впечатлениями, даже если они профессиональные хоккеисты.

– Пообедаете с нами? – спрашивает он.

Йога, а теперь обед. Мое сердце поет, но я приказываю ему заткнуться. Он, наверное, умирает от голода и просто не знает, как избавиться от меня, или не хочет быть грубым. Я смотрю на Хейзел, она смотрит на меня. Между нами разворачивается целый немой диалог.

– Она с удовольствием, – отвечаю я, улыбаясь Джейми.

* * *

Джейми приводит нас в странный мрачноватый бар в переулке в Гэстауне.

– «Грязный фламинго», – читаю я вывеску над входом.

– Не говорите, что это пивнуха, – предупреждает он, удерживая перед нами дверь.

Мы с Хейзел останавливаемся на входе, пока глаза привыкают к темноте. Играет Tangerine, моя любимая песня Led Zeppelin[6]. Внутри бар оказывается уютным и теплым, и я сразу влюбляюсь в это место – винтажные концертные постеры, фотографии над баром, мигающие огоньки, растянутые под потолком.

За стойкой женщина смешивает напитки. На самом деле она выглядит просто шикарно: я в восторге от ее гранжевого образа а-ля девяностые.