«Отлично!» — хотел сказать дядя Витя и уже открыл для этого рот, но у него опять получилось «Ап-чхи!» — так сильно его укачали. Потом он снова открыл рот:
— А… а…
Я подумал, что он опять чихнёт, но он вместо этого сказал:
— А сколько тебе лет?
Я бы мог, конечно, сказать «пять с половиной», но сказал «полшестого», потому что так всё-таки выглядело побольше, ведь шесть больше, чем пять.
— Взрослый человек, — одобрительно сказал пилот. — Солидный. — Он оглядел меня ещё раз с ног до головы и скомандовал: — Залезай!
Папа и Дуров помогли мне забраться сначала на крыло, а потом и в кабину. У пилота нашёлся для меня настоящий кожаный шлем, настоящие лётные очки и даже настоящие лётные перчатки, как у него самого. Теперь и я стал похож на пилота.
Дядя Витя пристегнул меня к сиденью специальными ремнями.
— Это зачем? — спросил мой папа и побледнел от волнения.
— Чтобы случайно на ходу не вывалился, — строго объяснил пилот. — Бывали такие досадные неприятности.
Мой папа побледнел ещё больше. Он тут же представил себе, как на него рассердится моя мама за то, что он разрешил их дорогому сыночку полетать на аэроплане.
Лицо у папы стало такое же белое, как у Анатолия Анатольевича Дурова, но только у того оно было напудрено белой пудрой для представления, а у папы побелело от волнения.
— Не шали в воздухе, — сказал он мне дрожащим голосом. — Слушайся дядю Витю.
— Заводи! — скомандовал пилот.
Папа и Дуров схватились за пропеллер и покрутили его, сколько нужно, пока дядя Витя не крикнул им:
— От винта! — И снова чихнул.
Потом чихнул мотор у аэроплана, потом — опять дядя Витя, потом — снова мотор… И пропеллер завертелся. Он вертелся всё быстрее и быстрее, и скоро его не стало видно. Теперь казалось, что впереди аэроплана вращается прозрачный круг. А за хвостом поднялся такой страшный ветер, что у моего папы сорвало с головы кепку. Но пропеллер закрутился ещё быстрее, и мы покатили по полю.
Аэроплан слегка трясся и покачивался, и я подумал: «Едем, как будто на трамвае или на папином мотоцикле».
Пилот на прощание помахал папе и Дурову рукой в кожаной перчатке, и я помахал им рукой в такой же перчатке, пилот надвинул очки, и я надвинул очки, пилот поправил усы, но, так как у меня их ещё не было, мне пришлось кожаной перчаткой только почесать под носом.
Мы разогнались как следует, и вдруг наш аэроплан перестало трясти, а это означало, что мы оторвались от земли и стали подниматься всё выше и выше.
Теперь аэроплан перестал казаться мне похожим на трамвай или мотоцикл. Люди внизу сделались крошечными, и я уже не мог узнать, где там среди них мои папа и мама.
Дядя Витя в своё зеркальце заметил, что я верчусь, стараясь что-то разглядеть на земле, и крикнул мне:
— Вон они, смотри, твои мама и папа! Правее лошади, видишь?.. Рядом с мотоциклом!
Вон они, видишь?!
От громкого крика у него, наверное, зачесалось в носу, и он опять стал чихать.
Глава двадцать пятая.
А В ЭТО ВРЕМЯ НА ЗЕМЛЕ….
А в это время на земле произошло вот что (это уже потом рассказали мне мои родители).
Папа как ни в чём не бывало подошёл к зрителям, которые стояли, задрав головы вверх, и как ни в чём не бывало стал рядом с мамой и тоже стал смотреть в небо.
— Какая всё-таки прелесть этот аэроплан! — воскликнула мама.
— Да! — тут же согласился с ней папа. — Действительно, полная прелесть! Похож на какое-то лёгкое пёрышко! Восхитительное зрелище!
— Как он плавно летит! — Мама была просто в восторге. — Просто плывёт по воздуху!
— Да! — поспешил согласиться с ней папа и невольно вздохнул. — Просто плывёт, как рыбка…
— Очаровательно! — снова воскликнула мама. — А тебе нравится, Петенька?..
Она оторвала глаза от аэроплана и посмотрела вниз, туда, где возле папиного колена должен был стоять я.
— А где же наш сын? — улыбнулась она и заглянула за папину спину. — Где наш Петушок, а?
— Там… — как можно спокойней сказал папа и небрежно показал рукой вверх.
— Где… там?.. — Мама ещё ничего не поняла, но улыбаться уже перестала.
— Там, — ещё более спокойно повторил папа. — Вон, между облаком, которое похоже на барана, и облаком, которое похоже на чайник…
— Не пугай меня, пожалуйста, — попросила мама. — Серьёзно, где он?
— Летает, — сказал бледный папа как можно веселее. — Ему сейчас там хорошо, прохладно… Правда, Толик?
— Да, — тревожно вздохнул Дуров. — Ему сейчас, пожалуй, даже чересчур хорошо… — Дуров изо всех сил постарался улыбнуться, но моя мама от этих его слов заволновалась ещё больше.
А в это время в нашем аэроплане произошло вот что: дядя Витя вдруг снова чихнул, да так сильно, как ещё не чихал до сих пор, так, что весь аэроплан вздрогнул и закачался в воздухе.
— Будьте здоровы! — закричал я, стараясь перекричать мотор, который трещал, как пулемёт, и ветер, который свистел как бешеный.
— Большое спасибо! — прокричал мне в ответ дядя Витя и снова чихнул.
— Будьте здоровы! — опять закричал я.
А он опять:
— Ап-чхи!
А я опять:
— Будьте здоровы!
А он опять:
— Ап-чхи!