В одном лице

Конечно, я помнил, как Делакорт сушился для соревнований — и выглядел словно умирающий от голода, — но теперь он и в самом деле умирал от голода. (Я уже знал, для чего нужен катетер Хикмана, торчащий из груди Делакорта, больше напоминавшей птичью клетку.) Раньше его держали на ИВЛ, рассказала мне миссис Делакорт по пути к палате, но теперь сняли. Врачи пробуют давать ему морфин под язык вместо раствора, объяснила миссис Делакорт; но, так или иначе, Делакорт сидел на морфине.

— На этой стадии очень важно использовать слюноотсос — чтобы убирать лишние выделения, — сказала миссис Делакорт.

— Да, на этой стадии, — повторил я как дурак. Я не мог сдвинуться с места; я чувствовал, что коченею, словно все еще стоял на Седьмой авеню под падающим снегом.

— Это тот парень, который должен был играть шута Лира, — с усилием сказал Делакорт своей матери.

— Да-да, милый, я знаю, знаю, — сказала маленькая женщина.

— Ты принесла еще стаканчиков? — спросил он. Я увидел у него в руках два бумажных стаканчика; как потом рассказала мне его мать, стаканчики были пустые. Она каждый раз приносила новые стаканчики, но полоскать и сплевывать теперь не было нужды; вообще-то, пока Делакорту давали морфин под язык, ему просто нельзя было полоскать или сплевывать — так, по крайней мере, сказала миссис Делакорт. По какой-то странной причине ему просто хочется держать эти стаканчики, сказала она.

Среди прочего Делакорт страдал от криптококкового менингита, и его мозг уже был поражен — по словам матери, его мучили головные боли и сознание часто мутилось. «Этот парень играл Ариэля в „Буре“, — сказал Делакорт матери, когда я впервые вошел к нему в палату — и повторял это при каждом моем посещении. — Он играл Себастьяна в „Двенадцатой ночи“, — говорил Делакорт. — Но из-за слова „тень“ он не смог сыграть шута Лира, и роль досталась мне», — твердил Делакорт в бреду.

Потом, когда я пришел навестить Делакорта вместе с Элейн, он и ей повторил хронологию моих выступлений. «Он не пришел посмотреть на мою смерть, когда я был шутом Лира, — конечно, я все понимаю, — очень прочувствованно сказал Делакорт Элейн. — Я правда благодарен, что теперь он пришел посмотреть, как я умираю — теперь вы оба пришли, и я вам искренне признателен!»

Делакорт ни разу не назвал меня по имени, и я не смог припомнить, звал ли он меня по имени хоть когда-нибудь; не помню, чтобы он хоть раз обратился ко мне «Билл» или «Билли», когда мы учились в школе. Но какая разница? Я-то и вовсе не знал, как его зовут! Поскольку в роли шута я его не видел, в памяти у меня остался образ Делакорта в «Двенадцатой ночи» — как в роли сэра Эндрю Эгьючика он сетует сэру Тоби Белчу (дяде Бобу): «Зря я не занимался своим развитием!»

Делакорт умер после нескольких дней почти полного молчания, сжимая в трясущихся руках два пустых бумажных стаканчика. Элейн в тот день пришла в больницу вместе со мной и миссис Делакорт — и, по совпадению, там же оказался и Ларри. Он заметил нас с Элейн, проходя мимо палаты Делакорта, и сунул голову внутрь.

— Это не тот, кого вы искали, или как? — спросил Ларри.

Мы с Элейн покачали головами. Измученная миссис Делакорт дремала, а ее сын впал в беспамятство. Ни к чему было знакомить Ларри с Делакортом; судя по всему, тот уже был где-то далеко и уходил все дальше, — и миссис Делакорт мы тоже будить не стали. (Маленькая женщина не смыкала глаз уже бог знает сколько времени.)

Разумеется, в том, что касалось СПИДа, Ларри был главным авторитетом в палате.

— Вашему другу недолго осталось, — шепнул он нам с Элейн; затем он нас покинул. Элейн повела миссис Делакорт в женский туалет: изможденная мать выглядела так, словно может упасть или заблудиться, если за ней не присматривать.

На минуту мы с Делакортом остались вдвоем. Я так привык к его молчанию, что в первую секунду мне показалось, что заговорил кто-то другой.

— Ты его видел? — послышался слабый шепот. — Как это на него похоже — ему всегда было мало просто притвориться! — почти беззвучно воскликнул Делакорт.

— Кого? — прошептал я на ухо умирающему, но я уже понял, о ком он говорит. О ком же еще мог вспомнить Делакорт в помрачении рассудка на пороге смерти или в нескольких шагах от нее? Через несколько минут Делакорт умер, пока миссис Делакорт держала его измученное лицо в своих ладонях. Она попросила нас с Элейн оставить ее на несколько минут наедине с сыном; конечно же, мы подчинились.

Именно Ларри сказал нам потом, что ни в коем случае нельзя было оставлять миссис Делакорт одну с телом сына.

— Одинокая мать — и единственный ребенок, правильно? — сказал Ларри. — Так вот, если у больного стоит катетер Хикмана, не следует оставлять никого из близких наедине с телом!

— Ларри, я же не знал! Я о таком в жизни не слышал! — сказал я.

— Конечно, ты о таком не слышал — ты же не в теме! Как бы ты мог об этом узнать? И ты точно такая же, как он, Элейн, — сказал Ларри. — Вы оба так сторонитесь болезни — вы едва на зрителей тянете!

— Прекрати на нас давить, Ларри, — сказала Элейн.

— А Ларри вообще любит давить авторитетом, — сказал я.