В одном лице

— Знаешь, Билл, ты не просто бисексуал. Ты би-что-угодно! — заявил Ларри.

— В каком это смысле? — спросил я.

— Ты пилот-одиночка, разве не так, Билл? — спросил Ларри. — Летаешь себе один, без всяких вторых пилотов, никто тебе не указ.

(Я все еще не понимал, о чем он говорит.)

— Завязывай уже, мистер Флоренс, мать твою, Найтингейл, — сказала ему Элейн.

Когда мы с Элейн стояли в коридоре возле палаты Делакорта, проходившая мимо медсестра спросила нас:

— А Карлтон?..

— Да, он умер — там с ним его мать, — сказала Элейн.

— О господи, — сказала медсестра и ринулась в палату, но было поздно. Миссис Делакорт сделала то, что собиралась, — то, что, вероятно, запланировала, когда поняла, что ее сын умирает. Видимо, игла и шприц были у нее в сумочке. Она ввела иглу в отверстие катетера и вытянула некоторое количество крови, но тут же опустошила шприц в мусорное ведро. Миссис Делакорт хорошо подготовилась: она знала, что сначала нужно очистить катетер от гепарина, зато во второй раз шприц будет почти целиком наполнен кровью Карлтона, кишащей вирусом. Она вколола себе, глубоко в ягодичную мышцу, почти пять миллилитров крови сына. (В 1989 году миссис Делакорт умерла от СПИДа в своей нью-йоркской квартире.)

По настоянию Элейн я отвез миссис Делакорт домой на такси — после того, как она ввела себе смертельную дозу крови своего дорогого Карлтона. У нее была квартира на десятом этаже в одном из этих скучных образцовых зданий с навесом и швейцаром, на углу Парк-авеню и Восточной Семидесятой или Восьмидесятой с чем-то улицы.

— Не знаю, как вы, а я собираюсь выпить, — сказала она. — Заходите, пожалуйста.

И я вошел.

Сложно было догадаться, почему Делакорт умирал в больнице Святого Винсента, если миссис Делакорт явно могла обеспечить ему куда лучшие условия в собственной квартире на Парк-авеню.

— Карлтон всегда возражал против привилегий, — объяснила миссис Делакорт. — Он хотел умереть «как все» — так он сказал. Он не дал мне устроить его здесь, даже несмотря на то, что больнице пригодилась бы свободная палата — как я ему много раз говорила.

Без сомнения, лишняя палата больнице не помешала бы, если не тогда, то немногим позже. (Некоторые пациенты уже ожидали смерти в коридорах.)

— Хотите посмотреть комнату Карлтона? — спросила миссис Делакорт, когда мы оба взяли в руки стаканы. Вообще-то я не пью ничего, кроме пива, но с миссис Делакорт выпил виски; наверное, это был бурбон. Я готов был выполнить любое желание этой маленькой женщины. Я даже пошел с ней в бывшую комнату Делакорта.

Я очутился в музее нью-йоркского периода жизни Карлтона Делакорта — до того, как его «отослали» в академию Фейворит-Ривер; как это нередко бывает, отъезд Делакорта совпал с разводом его родителей, о чем мне чистосердечно рассказала миссис Делакорт.

К моему удивлению, миссис Делакорт не стала скрывать и причин расставания с отцом юного Карлтона: ее муж был ярый гомофоб. Он обзывал Карлтона педиком и маленьким гомиком; он бранил миссис Делакорт за то, что она позволяла женственному мальчику переодеваться в мамину одежду и красить губы ее помадой.

— Конечно, я знала — может, даже задолго до того, как узнал сам Карлтон, — сказала миссис Делакорт. Сама того не замечая, она прихрамывала на правую ногу; такая глубокая внутримышечная инъекция не могла быть безболезненной.

— Матери всегда знают, — сказала она. — Нельзя заставить ребенка быть кем-то другим. Нельзя просто запретить мальчику играть в куклы.

— Нельзя, — повторил я. Комната пестрела фотографиями — снимками беспечного Делакорта задолго до нашего знакомства. Когда-то он был просто маленьким мальчиком — и больше всего на свете любил переодеваться и краситься, как маленькая девочка.

— Ой, вы только посмотрите, — неожиданно сказала миссис Делакорт. Она потянулась, чтобы снять одну из фотографий с пробковой доски, висевшей на стене комнаты ее покойного сына; кубики льда звякнули в ее почти пустом стакане. — Только посмотрите, какой он счастливый! — воскликнула она, подавая мне фото.

На этой фотографии Делакорту было лет одиннадцать-двенадцать; я без труда узнал его проказливую мордочку. Из-за помады его улыбка казалась еще шире. На нем был дурацкий лиловый парик с розовыми локонами; такие продаются по дешевке в магазинах костюмов для Хеллоуина. Разумеется, платье миссис Делакорт было ему велико, но смотрелось все это умилительно — конечно, не с точки зрения мистера Делакорта. Рядом с Делакортом стояла девочка постарше на вид и повыше ростом — очень хорошенькая, с короткой, под мальчика, стрижкой — и сдержанно, но не по-детски уверенно улыбалась.

— В тот день все закончилось плохо. Отец Карлтона вернулся домой и пришел в ярость, когда его увидел, — говорила миссис Делакорт, а я все внимательнее вглядывался в фотографию. — Мальчики так чудно развлекались, а этот тиран все испортил!

— Мальчики, — повторил я. Хорошенькая девочка на фотографии была Жаком Киттреджем.