В одном немецком городке

– Честно говоря, я думал, что все это – подходы к Майре,– сказал наконец Медоуз.– Признаюсь, я следил за ним. Но ничего не было, даже намека, ни с той, ни с другой стороны. Уж по этой-то части я теперь достаточно наблюдателен. После Варшавы.

– Я вам верю.

– Мне все равно, верите вы мне или нет. Это чистая правда.

– И на этот счет у него тоже была неважная репутация?

– В какой-то мере.

– С кем же у него был роман?

– Я продолжу свой рассказ, если не возражаете,– сказал Медоуз, разглядывая свои руки.– Не собираюсь распространять эти грязные сплетни. А уж меньше всего – сообщать вам. Здесь болтают много чепухи, слушать тошно.

– Я выясню,– сказал Тернер, и лицо его окаменело, как у мертвеца.– Придется потратить больше времени, но пусть это вас не беспокоит.

– Было ужасно холодно – куски льда плыли по воде,– продолжал Медоуз,– и очень красиво, если вы способны это понять. Все было так, как обещал Лео: ром и кофе для взрослых, какао для детишек. Все были довольны и трещали, как сверчки. Мы выехали из КЈнигсвинтера и, прежде чем подняться на борт, выпили по стаканчику у него дома. И с той минуты Лео уже не отходил от нас. От меня и от Майры. Он относился к нам по-особому, иначе не скажешь. Словно кроме нас никто больше для него не существовал. Майра была в восторге. Он укутал ее шалью, рассказывал забавные истории… Я не слышал, чтобы она когда-нибудь так смеялась со времен Варшавы. Она все повторяла: «Уже давно мне не было так хорошо».

– Какие же это забавные истории?

– Все больше о себе самом. Одна, помню, была о том, как он в Берлине вез тачку с папками через площадь во время учебных занятий кавалерии. Старшина на коне, а он, Лео, внизу со своей тачкой… Он умел подражать разным людям – то он кавалерист на лошади, то – гвардейский капрал. Он даже умел изображать звук трубы и разное другое. Просто поразительно. Поразительная способность. Очень занятный человек Лео. Очень,– Он посмотрел на собеседника, точно ожидая возражений, но лицо Тернера оставалось бесстрастным.– Когда мы ехали назад, он отвел меня в сторонку: «Артур, два слова на ушко». Типично для него это «на ушко». Вы ведь знаете, как он разговаривает.

– Нет, не знаю.

– Доверительно. Будто с вами одним. «Артур, – сказал он,– Роули Брэдфилд вызывал меня. Они хотят, чтобы я перешел в архив и помог вам, но, прежде чем сказать ему «да» или «нет», я хочу знать, что думаете об этом вы». Предоставил решать мне, понимаете. Если этот план мне не по нутру, он откажется – вот на что он намекал. Ну, признаться, это было для меня полнейшей неожиданностью, я не знал, что и подумать: как-никак он второй секретарь… что– то тут неладно – такова была моя первая реакция. И честно говоря, я не до конца поверил ему. Поэтому я спросил: «Есть у вас опыт работы в архиве?» Он ответил, что кое-какой опыт есть, но работал он там очень давно, хотя всегда подумывал о том, чтобы вернуться в архив.

– Когда же это было?

– Что когда было?

– Когда прежде он работал в архивах?

– Кажется, в Берлине. Знаете, как-то неудобно спрашивать Лео о его прошлом. Никогда не знаешь, что можешь услышать в ответ.– Медоуз покачал головой.– И вот он задает такой вопрос. Мне сразу показалось, что тут что-то не так, но что я мог ему сказать? «Это должен решать Брэдфилд,– ответил я.– Если он вас ко мне посылает и вы согласны перейти в архив, работы у нас хватит». Честно сказать, какое-то время это меня тревожило, я даже собирался переговорить с Брэдфилдом, но все откладывал. Лучше всего, подумал я, не торопить события. Может, об этом и не будет больше речи. Сначала так оно и вышло. В мире положение снова осложнилось. В Англии начался правительственный кризис, в Брюсселе – золотая лихорадка. А тут Карфельд стал действовать очень бурно и активно по всей стране. Из Англии приезжали делегации, профсоюзы выступали с протестами, ветераны устраивали встречи старых боевых товарищей – словом, происходило бог знает что. Архив и канцелярия гудели как улей, и Гартинг совершенно вылетел у меня из головы. К тому времени он уже был в клубе секретарем по культурно-массовым делам, но вне клуба я почти не встречался с ним. Короче, было не до него. Слишком много других забот.

– Понятно.

– И вдруг Брэдфилд посылает за мной. Как раз перед праздниками – двадцатого декабря. Сначала спрашивает, как я справляюсь с уничтожением устаревших дел. Я был несколько смущен, по правде говоря, у нас и без того хватало работы последние месяцы. Об этих самых устаревших делах мы и думать позабыли.

– Прошу вас, ничего теперь не опускайте: мне нужны все подробности.

– Я ответил, что дело идет очень медленно. Тогда, спросил он, что я скажу, если он пришлет мне кого-нибудь в помощь, кого-нибудь, кто доделает эту работу. Есть предложение, продолжал он, пока еще только предложение, он хотел сначала поговорить со мной,– так вот, есть предложение послать ко мне в помощь Гартинга.

– Чье предложение?

– Он не сказал.

Они оба вдруг осознали весь смысл сказанного, и каждый по-своему был озадачен.

– Кто бы ни подал такую мысль Брэдфилду,– сказал Медоуз,– все равно это была нелепица.