В одном немецком городке

– Было бы забавно, если бы он при этом так не разозлился. В другой раз мы разговаривали о Берлине, о чем-то в связи с кризисом, и он сказал: «Ладно, все это неважно, никто больше не думает о Берлине», что, правду сказать, совершенно справедливо. Я имею в виду папки. Никто больше не берет эти папки и не интересуется тамошними обстоятельствами. Во всяком случае, не так, как раньше. Словом, в политическом отношении это теперь прошлогодний снег, «Нет,– говорил он,– бывает малая память и большая память. Малая память существует для того, чтобы помнить малые дела, а большая – чтобы забывать большие». Вот что он сказал. Это как-то задело меня. Я хочу сказать, что многие из нас сейчас так думают, в наши дни трудно думать по-другому.

– Он иногда забегал к вам домой? Коротали вместе вечерок?

– Случалось. Когда Майра куда-нибудь уходила. А иногда я забегал к нему.

– Почему когда Майра уходила? – Тернер особенно подчеркнул свой вопрос,– Вы все еще не доверяли ему?

– Разные ходили слухи,– ответил Медоуз ровным голосом.– Толковали о нем всякое, я не хотел, чтобы это как-то коснулось Майры.

– О нем и о ком еще?

– О девушках. Просто о девушках. Он был холост и любил поразвлечься.

– О ком именно? Медоуз покачал головой.

– У вас создалось неверное впечатление,– сказал он, играя скрепками и стараясь соединить их в цепочку.

– Говорил он с вами когда-нибудь об Англии военного времени? О своем дяде из Хэмпстеда?

– Рассказывал, что приехал в Дувр с биркой на шее. Но это было необычно.

– Что было необычно?

– Что он рассказывал о себе. Джонни Слинго говорил, что знал его четыре года до того, как он пришел в архив, и ни разу не вытянул из него ни слова. А тут он вдруг весь открылся, как говорил Джонни. Может быть, почувствовал приближение старости.

– Что же дальше?

– Это единственное, что у него было,– только эта бирка с надписью: «Гартинг, Лео». Ему обрили голову, послали на санитарную обработку, потом отправили в сельскую школу. Там, по-видимому, дали возможность выбрать между домоводством и сельским хозяйством. Он выбрал сельское хозяйство, потому что хотел иметь свой клочок земли. Мне это показалось нелепым: Лео хотел стать фермером. Но факт остается фактом.

– Он ничего не говорил о коммунистах? Или о левой юношеской группе в Хэмпстеде? Что-нибудь на эту тему?

– Ничего.

– А вы бы мне рассказали, если бы говорил?

– Сомневаюсь.

– Упоминал он когда-нибудь о человеке по имени Прашко? Депутате бундестага?

Медоуз заколебался.

– Он сказал однажды, что Прашко его продал.

– Каким образом? Как продал?

– Он не сказал. Говорил только, что они вместе эмигрировали в Англию и вместе вернулись сюда после войны. Прашко выбрал одну дорогу, Лео – другую.– Медоуз пожал плечами.– Я не уточнял. К чему? После он ни разу больше не упоминал о нем.

– Вот все говорят о его памяти. Как вы считаете, что он пытался запомнить?

– Мне кажется, что-то по части истории. Лео очень интересовался историей. Учтите, все это было уже месяца два назад.

– Какое это имеет значение?

– Это было до того, как он пошел по следу.

– Пошел по следу?

– Он шел по следу,– повторил Медоуз просто.– Я все время пытаюсь вам это втолковать.

– Расскажите мне о пропавших папках,– сказал Тернер.– Я хочу проверить регистрационные книги и почту.

– Вам придется подождать. Есть вещи, которые не сводятся просто к фактам, и, если вы дадите себе труд быть повнимательней, возможно, вы услышите о них. Вы сами вроде Лео: не успели задать вопрос, а уже хотите получить ответ. А я вот что пытаюсь вам объяснить: с самого первого дня его прихода к нам я знал, что он что-то ищет. Все мы это знали. У Лео все ведь на виду. И было ясно, что он хочет что-то найти. Каждый из нас по-своему что-то ищет, но Лео искал что-то совершенно конкретное, что-то почти ощути мое. И для него это «что-то» имело очень большое значение. А у нас здесь такое отношение к делу встречается крайне редко, поверьте.

Казалось, Медоуз рассказывает, опираясь на опыт целой жизни.

– Архивариус подобен историку. У него есть любимые эпохи, любимые места, короли и королевы. Все досье здесь связаны межу собой, иначе и быть не может. Дайте мне любую папку из соседней комнаты, какую хотите папку, и я проложу вам тропинку через весь архив от морского торгового права в Исландии до последних данных о ценах на золото. В этом вся колдовская сила архивных дел: они не имеют конца.

– Так по какому же следу шел Лео?

– Подождите, я о важных вещах говорю. Я очень много думал об этом последние двадцать четыре часа, и вам придется выслушать меня до конца, хотите вы этого или нет. Архивные дела захватывают тебя, и ты ничего с этим не можешь поделать. Они способны изменить ход твоей жизни, если ты этому поддашься. Некоторым они заменяют жену и детей. Я видел таких людей. А порой они просто ведут тебя за собой, ты идешь по следу и не в силах свернуть с пути. Одержимость – вот что это такое… Путешествие без спутников. Это случается с каждым, так создан человек.

– И это случилось с Лео?