В одну реку

- Рассказать сначала? - обрадовался Фенрир и набрал побольше воздуха в грудь.

- Нет! - хором воскликнули соратники.

- Я тебе потом объясню. - успокоил друга более сообразительный Кребб.

Все прекрасно понимали нежелание Малфоя видеть в Родовом гнезде подобных посетителей, и вечер воспоминаний благополучно прервался.

Люциус продолжал заниматься делами, и его, к счастью, не было дома, когда Лорд в очередной раз не поймал Поттера. Вернувшись, Малфой застал свою столовую в руинах, эльфов - в истерике, гостей - у целителя, а домашних, запертыми в его личных комнатах. Белла успокаивала Нарциссу, Руди отпаивал зельями Драко, а запершийся в гостиной Лорд, шипел что-то на парсалтанге. Змея отвечала ему, и Люциусу показалось, что она жалуется.

Что произошло, Люциусу объяснил взбешенный и паникующий Снейп, возникший прямо посреди спальни Малфоя и принявшийся ощупывать его светлость, не обращая внимания на посторонних. Едва успокоив перепуганного любовника, Люциус потребовал объяснений, и вскоре пришлось успокаивать Драко, забившегося в истерике, услышав, что Нагини поджидала Поттера в Годриковой Впадине и едва не схватила его.

Люциус предусмотрительно наложил на сына Силенцио и прижимал его к кровати, пока Снейп вливал в раскрытый рот свои зелья. И, только после того, как Драко уснул, Люциусу удалось убедить родственников разойтись по своим спальням. «Стая» вспомнил он. Странно: Фенрир считал его вожаком стаи, а Снейпа - вожаком самого Люциуса. Снейп, узнав об этом, только хмыкнул:

- Твоего оборотня подвел его хваленый нюх. Как я смею равняться с природным и столь блистательным лордом?

- Спасибо, Северус.

- За что?

- Вот за это. Если бы ты хотел…

Люциус прекрасно сознавал, что Снейп сильнее. Он понимал это еще, когда любовник был мальчишкой и только начинал служение двум своим лордам. И, стоило Северусу захотеть, он мог превратить Малфоя в бессловесного, покорного любовника, мальчика на побегушках. Люциус осознавал, как ему повезло: Снейп раз за разом щадил его самолюбие, позволяя своему лорду чувствовать превосходство, командовать и даже издеваться. Не стоит лгать себе, ваша светлость. Уже вполне понятно, кто здесь синьор, а кто вассал. Как восхитительно смешались роли…

- Но я не хотел.

- И за это тоже спасибо…

Люциус остался с Драко и уснул рядом с ним, утром почувствовав, как сын пытается тихонько улизнуть.

- Драко…

- Отец.

Драко прятал глаза и алел, как маков цвет.

- Прости, я вчера вел себя несдержанно.

- Да, можно так сказать. Родственникам я объяснил это нервным срывом… Или мама в курсе твоих проблем?

Драко покраснел еще больше и кивнул.

- Ну, хоть что-то ты сделал правильно! Могу я узнать, как она восприняла твой выбор?

- Боюсь, он ее не обрадовал.

Драко вопросительно вглядывался в отца.

- Могу ее понять.

- А ты… - он набрался храбрости и договорил, - ты знаешь? Мама…

- Не мама, - прервал его Люциус, - она сохранила твою тайну, но да - я в курсе, что в нашей семье прибавилось проблем.

- Ты против? - тут же напрягся Драко.

- Я разве говорил что-то вроде «прокляну! лишу наследства!»?

Сын немного расслабился.

- Но ты-то хоть сам понимаешь, как все это трудно?

- Почти безнадежно. - кивнул Драко. - Но что я могу поделать?

Да… Люциус молча прижал к себе сына. Что можно сделать с ноющей болью и страхом, раздирающим внутренности, с этим почти мертвым взглядом, каким глядел на него Северус, пока, наконец, не понял, что с ним все в порядке? А ведь Драко был влюблен без надежды на взаимность, да и вообще безо всякой надежды: капканов вокруг Избранного становилось все больше, круг сужался, и, даже получи Драко возможность объясниться - что он услышит? «Враг»? Каково будет признаваться в своих чувствах приговоренному? А каково будет не признаться, и всю жизнь потом гадать: что бы ты услышал, если бы решился?..

Все крепче прижимая к себе сына, Люциус не знал, что сказать, как облегчить своему ребенку эту боль, слишком тяжелую для столь юного сердца.

- Посмотрим, Драко… Жизнь иногда так непредсказуема… Потерпи.

Жизнь продолжала быть непредсказуемой. Разве мог подумать Люциус, что станет доверять единственного сына оборотню, или беспокоиться о ком-то, кроме своей семьи? «Стая» множилась. Малфой старался не доверять никому безоговорочно, и продолжал обходить стороной Долохова, да и остальных. Кто знает, что решит тот же Руквуд, если его поставить перед выбором? Полностью Люциус не был уверен даже в себе. Только в нем.

Северус выглядел теперь немного лучше: звание обязывало, но в глазах, за постоянным холодным вниманием стояла свинцовая усталость, и иногда Люциусу казалось, что его любовник уже не совсем жив, и однажды просто упадет и не поднимется больше.