В огне повенчанные. Рассказы

Ночь прошла в бессоннице. Темными клубящимися тучами, одна печальнее другой, проплывали в голове тяжелые думы. Шадрин видел ордена… Много, много орденов. То они поблескивали, привинченные к выгоревшим на солнце гимнастеркам, то почему-то трескались и плавились в пламени горящего танка, то, пробитые пулями и осколками, рдели кровавыми сгустками.

Здоровой рукой Шадрин нащупал на груди свои два ордена и три медали, нежно погладил их шершавой ладонью. «Может, и вы когда-нибудь с груди моей перекочуете в такой нее ящик из-под патронов, — думал он, трогая грубые доски ящика, стоявшего в изголовье. — Ордена… Нет, не в такой таре следует возить вас, родимые… Для этого бесценного груза нужно отливать золотые ларцы и нести их над головами. Нести, как знамена, нести, как солнце… Сколько светлых человеческих надежд, какие бездонные океаны возвышенных чувств и родниковых помыслов спрессованы в этом сосновом ящике, что стоит в убогой крестьянской избе. И это всего только одна дивизия. А сколько таких дивизий и армий выходило из боя, потеряв добрую треть, а то и половину. В месяце четыре недели, в году двенадцать месяцев… Война идет уже четвертый год… — Шадрин пытался умножать, но всякий раз, как только перед глазами его проплывали отступающие дивизии первого года войны, он сбивался со счета. — Пожалуй, целый вагон таких орденов мог бы идти в Москву. Да, да, в Москву! Вечным хранилищем воинской доблести может быть лишь Москва. Только она, всем городам город, столица Родины, сможет в груди своей вместить всю неизмеримую высоту человеческого подвига, всю глубину любви своих сынов, оставшихся лежать на поле боя…»

Лейтенант и шофер уже спали. А Шадрина мучил вопрос: куда везут ордена? Зачем везут? Что с ними будут делать? Почему их не отправляют родным?

И вдруг осенила мысль… Она сверкнула, как молния в ночи. От волнения Шадрин даже привстал. Зажав в коленях коробок спичек, он прикурил одной рукой окурок, который специально приберег. Склонив голову, он сидел и курил. Сидел с закрытыми глазами. Лампадку хозяйка потушила сразу же, как только все легли. Очевидно, экономила остатки масла.

«…А что, если сделать так… Пусть пока все эти ордена свозят в Москву, хранят их в ящиках где-нибудь в военных складах, под строгой охраной. Охраняют, как Знамя полка… И у каждого ордена должен быть свой документ, в котором точно, без ошибок, было бы написано: чей орден, откуда родом погибший, с какого года, где пал в бою, и если есть прощальное письмо-завещание (а такие листочки солдаты писали, уходя в бой), то оно тоже должно быть в конверте вместе с орденом… Потом кончится война… Кто окажется в живых — вернется домой. Многие не вернутся… Они уже больше никогда не переступят порога родительского дома. Их уже нет… Они остались лежать в могилах, где-нибудь под ракитами или у разбитых проселочных дорог…

А в Москве построят по заданию правительства огромный пантеон. И назовут этот пантеон каким-нибудь простым, но берущим за самую душу словом… Неважно, что пантеон этот займет много гектаров земли — грудь России широка… Неважно, что много дней и ночей будут ломать голову самые великие архитекторы над тем, чтобы воедино слить в этом пантеоне красоту, мужество и благородство человеческой души. Пантеон должен быть великим памятником великому подвигу великого народа.

И вот откуда-нибудь, из-под Рязани или из дальней Сибири, старушка мать услышит по радио или вычитает сама из настенного календаря, что построили в Москве такой большой дом, где хранятся ордена погибших па войне. А у ее сыночка, как он писал в письмах, было три медали и орден. Приедет она в Москву, войдет в этот красивый и печальный дом, пронизанный солнцем, и ей скажут в особом окошечке, что орден ее сына находится на таком-то этаже, в таком-то секторе, в такой-то комнате. И тут же, чтобы старушка не забыла, дадут ей бумажку, вроде билетика, где стоят три цифры и фамилия сына. Войдет она в лифт… Лифт бесшумно поднимет ее на нужный этаж. Вежливый дежурный проводит старушку. И вот на красной бархатной подушечке она увидит под стеклом, как в музее, боевой орден и медали своего сына. А внизу надпись красивыми разборчивыми буквами. Все, как полагается: и фамилия, и имя, и отчество, и когда родился, и откуда родом, и где погиб, и где похоронен. Долго будет стоять в скорбном молчании согбенная мать, припоминая, как начал ходить ее сынок, как произнес он первое слово «мама», как потом, когда уже подрос, бегал вместе с большими в лес, на речку. А как вырос, даже не заметила, так быстро пролетело время — в трудах, в заботах и хлопотах.

В этом печальном доме не совьет себе гнезда радостная улыбка. В нем будут царить высокое благоговение и торжественная тишина. И не лики святых, а боевые ордена будут отражены в зрачках грустных глаз посетителей. Не религиозный фанатизм сдавит настрадавшееся сердце, а волны то горьких, то сладких воспоминаний захлестнут его в своем прибое».