В огне повенчанные. Рассказы

Последний раз академик звонил неделю назад. Сообщил, что вместе с Академией эвакуируется в Сибирь. На всякий случай назвал город, куда ему лучше всего писать на Главпочтамт, до востребования. Жаловался на бессонницу. Тоскует по внуку. Еще раз просил разузнать о судьбе полка, в котором служил Григорий. В круговерти важных и неотложных дел генерал просьбу старика помнил, но исполнение ее все откладывал «на завтра».

Сбоев посмотрел на часы: стоит ли беспокоить старика глубокой ночью? И тут же решил: «Не тот случай, чтобы соблюдать этикет». Набрал помер телефона. Гудки показались какими-то тягучими, тревожными… Кто знает, что написала эта женская рука? Все может быть… «Только бы не свидетельница смерти Григория… Только бы не беда в этом письме», — твердил про себя Сбоев, с тревогой в сердце ожидая, что вот-вот в трубке прозвучит знакомый голос академика.

— Я вас слушаю, — глухо прозвучало в трубке.

— Дорогой Дмитрий Александрович, прошу прощения, что поднял вас среди ночи. Это Сбоев, Владимир… Вы меня узнали?

— Как же не узнать?.. Что-нибудь случилось? — В голосе академика звучали нотки настороженности и тревоги.

— Пока ничего не случилось. Спешу сообщить: только что в мой штаб поступило письмо на ваше имя. На адpec Академии. Странно, без обратного адреса. Даже росписи никакой нет. Причем почерк явно женский.

— А из какого города?

Сбоев несколько замешкался с ответом: сказать, что письмо доставлено самолетом из партизанского тыла, — значит посеять в душе старика еще большую тревогу.

— На письме нет никаких почтовых штемпелей и печатей.

— Как я могу его получить? И как можно раньше. Сегодня утром, в девять двадцать, я уезжаю в Сибирь. С Казанского вокзала. Я уже звонил тебе — Академия эвакуировалась. Я покидаю Москву одним из последних.

И снова Сбоева обожгла тревожная мысль: «А что, если это письмо написала женщина, которая была свидетельницей смерти Григория?.. Эта страшная весть убьет старика. В эту минуту нужно быть рядом с ним, поддержать».

— Почему ты молчишь, Володя? Что у тебя, нет ни ординарца, ни связных? — раздался в трубке надломленный голос Дмитрия Александровича. — Если можно — пошли его сейчас. Я прошу тебя, Володя.

— Через двадцать минут я буду у вас сам, — решительно проговорил генерал Сбоев. — Ровно через двадцать минут. — Не дожидаясь, что ответит Казаринов, Сбоев положил трубку.

Через несколько минут он уже несся по ночной, пустынной Москве. Из головы не выходил вопрос: «Неужели Григория уже нет в живых?.. Неужели погиб?..»

Старик Казаринов встретил Сбоева на лестничной площадке. На Дмитрии Александровиче было черное касторовое пальто с шалевым бобровым воротником. Из-под бобровой боярской шапки серебрились кудрявые волосы. На лице академика словно резцом была начертана печальная торжественность.

Поздоровались сухо, будто виделись только вчера. Дверь в квартиру академика была полураскрыта. У порога оба остановились. Черный дерматин на двери был в трех местах располосован чем-то острым. Крышка массивного почтового ящика сорвана.

— Что это? — удивился Сбоев.

— Какой-то хулиган. Польстился на газеты и журналы.

— Когда это было?

— Неделю назад. Прилетел из Куйбышева — и вот вижу картину.

Молча вошли в квартиру. Молча, не раздеваясь, прошли в кабинет академика. В квартире было холодно.

— А где Фрося? — чтобы не молчать, спросил Сбоев.

— Месяц как в больнице. Воспаление легких. Садись, Володя.

— Нет, Дмитрий Александрович, сидеть мне некогда. — Сбоев достал из нагрудного кармана письмо и протянул его Казаринову.

Длинные старческие пальцы тряслись, разрывая конверт.

«Что это он?.. Неужели Григорий погиб? Я никогда не видел тебя плачущим… Почему ты так медленно читаешь? Какими словами утешить тебя, старина? Нет у меня таких слов… Хочешь — я вместе с тобой поплачу…» Сбоев почувствовал, как глаза его стала заволакивать струистая дымка.

Дмитрий Александрович кончил читать письмо и поднял взгляд на генерала. По лицу его пробежала по-детски радостная улыбка.

— Ты-то что плачешь, Володя?

Сбоев всеми силами старался побороть слабость. Нервы…

— Значит, такова его судьба, — каким-то не своим голосом проговорил генерал.

— На, читай… — Казаринов протянул письмо Сбоеву.

Те же, что и на конверте, округлые, как завитки, буквы.

«Здравствуйте, дорогой Дмитрий Александрович!