В огне повенчанные. Рассказы

— Товарищ лейтенант, случайно не по этой дороге шел на Москву Наполеон? — Иванников показал рукой на дорогу, забитую машинами, обозами и пушками на конной тяге.

— По ней. Ее тогда называли Новой Смоленской дорогой. А вон там, за Утицким лесом, раньше проходила Старая Смоленская дорога, ее отсюда не видно.

Григорий достал из-за пазухи полевой бинокль, поднес его к глазам и стал пристально всматриваться в даль, туда, где правее деревни Семеновской чернели изрытые окопами и блиндажами Багратионовские флеши. В центре деревни Семеновской, над золотыми шапками еще не потерявших листву берез, возвышался под зелеными куполами красно-каменный Владимирский собор бывшего Спасо-Бородинского женского монастыря. Золотой крест над главным куполом собора ярко блестел на солнце. Недалеко от собора белела церквушка Спаса Нерукотворного и рядом с ней виднелся домик вдовы Тучковой.

— Товарищ лейтенант, время идет. Вас могут зачислить в другой батальон, — обеспокоенно сказал Иванников.

Прижав к груди бинокль, Григорий смотрел на Иванникова невидящими глазами. Помолчав какое-то время, рассеянно проговорил:

— Отражены восемь атак Ты понимаешь — восемь атак за день! И все — за Багратионовские флеши, — рассеянно сказал Казаринов. — Из всех восьми русские выходили победителями. В пятой атаке французов погиб генерал Тучков IV. Повел в рукопашную солдат Ревельского и Муромского полков и погиб. — Казаринов махнул рукой в сторону деревни Семеновской: — Там, к деревне Семеновской, рядом с Владимирским собором, через восемь лет после гибели мужа вдова Тучкова построила церковь и остаток своих дней затворницей прожила в селе Семеновском. И сейчас цела ее могила и могила сына Коленьки.

Иванников вздохнул.

— Видно, хорошая была жена, преданная…

— В бинокль погляди… Правее Красного собора с зелеными куполами увидишь земляные валы. Это как раз и есть те самые Багратионовские флеши, на которые двадцать шестого августа французы восемь раз в атаку ходили.

Иванников навел бинокль на Владимирский собор.

— Вижу собор. Красный, с зелеными куполами.

— Возьми чуть правее…

— Вижу большой земляной вал. На нем тьма людей, копают траншеи, — сказал Иванников.

— Так вот, запомни: в двенадцать часов дня двадцать шестого августа французы пошли на эти флеши в восьмой раз. На квадратной версте палило семьсот орудий. В эту атаку Наполеон бросил сорок пять тысяч пехоты и кавалерии. Со стороны французов стреляло четыреста орудий, с нашей — триста. Наших войск было меньше. В рукопашном бою сразу сошлись несколько десятков тысяч воинов. Бой был страшный. Длился около часа. Все смешалось на этой квадратной версте. Живые шли через трупы погибших и сходились штык на штык с врагом. — Казаринов с минуту помолчал, глядя из-под ладони в сторону Багратионовских флешей. — В восьмой атаке был тяжело ранен Багратион. Он был в самой гуще рукопашной схватки. Истекающего кровью генерала солдаты с трудом вынесли с поля битвы.

Не выпуская из рук бинокля, Иванников спросил:

— Товарищ лейтенант, отсюда не видно могилу Багратиона?

— Она недалеко от нас. Веди бинокль ниже и чуть левее. Видишь у дороги, против музея, на кургане квадратную гранитную плиту? На этом кургане стояла батарея генерала Раевского.

— Вижу… — выдохнул Иванников.

— Под этой плитой захоронены останки князя Петра Ивановича Багратиона.

— Почему останки?

— Тяжело раненного генерала увезли в село Симы Владимирской губернии. Там двенадцатого сентября он скончался от ран. А через двадцать семь лет останки Багратиона перенесли на Бородинское поле. Захоронили их в ограде памятника русским воинам, павшим в бою на этом поле.

— Да… — горестно вздохнул Иванников. — Видный был генерал.

— Выдающийся русский полководец, участник многих суворовских походов, любимец Суворова. — Григорий взял у Иванникова бинокль и сунул его за пазуху. — Трогаем в Можайск, Петро. Пойдем на любые проверки. Грязь к нам не пристала. Мы чисты перед присягой и перед совестью.

— А ведь воевать-то нам, товарищ лейтенант, придется здесь, на этом поле. И не где-нибудь, а на Багратионовских флешах. Так сказал командир батальона.

В голубом стылом небе со зловещим карканьем кружило воронье. Над хмурыми притаившимися избенками Горок, над церковью в деревне Бородино, над речкой Колочь, затерявшейся в золотых купах ивняка и ольшаника, над курганом Раевского — всюду кружило горластое воронье.

— Откуда их столько? — удивился Иванников.

— Чуют. Говорят, эта птица чует людскую беду за несколько дней, — рассеянно ответил Григорий, глядя на дорогу, по которой со стороны Можайска бесконечной темной лентой медленно двигались колонны машин, орудия, повозки, пешие бойцы…

— А это правда, что птица эта живет триста лет? — спросил Иванников, наблюдая за кружением воронья в небе. — Об этом написано у Пушкина в «Капитанской дочке». Пугачев сказал.

— Ты это к чему?

— Я подсчитал…

— Что ты подсчитал?