В огне революции: Мария Спиридоновна, Лариса Рейснер

Однако старшая сестра Екатерина, которая был замужем за адвокатом Н. Андриканисом стала оспаривать план большевиков по присвоению наследства ее брата. Андриканисы решили, что причитающейся им доли денег Шмидта можно найти гораздо лучшее применение, чем финансирование социал-демократов. В Большевистском центре метали громы и молнии. Рассвирепевший Таратута пригрозил Андриканису, что вызовет с Кавказа страшных боевиков Симона Тер-Петросяна. При этом на наследство Шмидтов претендовали еще и меньшевики. В общем, история вышла грязная, а кроме того, она во всех подробностях дошла до охранного отделения.

Всё-таки в результате многочисленных переговоров, юридических уловок и компромиссов за Андриканисами осталась львиная доля имущества.

Идеология эсеров исключала все подобные способы получения финансовых средств. Их мечтой на деле была не власть, а народное благо и справедливость.

Мария Спиридонова формулировала для себя „определенную цель – твёрдое, непреклонное желание осуществить убийство Плеве, истинного диктатора, замучившего Россию“. Действительно, В.К. фон Плеве, жестокий и решительный, призванный спасти пошатнувшийся царский трон, не знал границ силовым приемам и в борьбе с революционным движением ни перед чем не останавливался: расстреливал рабочих, устраивавших забастовки, запарывал розгами до смерти бунтовавших крестьян и тушил революционный пожар кровавыми погромами в городах. Вся страна превратилась в большой полицейский участок, где все должны были молча трепетать.

Однако эта цель была для нее недосягаема.

Покушение

Девушка выслеживала Луженовского несколько дней. Все это время она провела в величайшем душевном напряжении – не могла ни есть, ни пить. Ее перемещения в погоне за будущей жертвой не вызывали подозрений – куда-то спешила нарядно одетая барышня из хорошей семьи. Но только на вокзале в Борисоглебске представился удобный случай.

16 января 1906 года член Тамбовской БО эсеров Мария Спиридонова осуществила возмездие – выпустила в солидного, самоуверенного, чрезмерно полного мужчину пять пуль. Первые из них попали Луженовскому в бок; после того как он обернулся, девушка выстрелила ему в грудь, а затем еще два раза в уже упавшую на землю жертву.

Что было потом, точно неизвестно. По одной из версий, у начинающей террористки случился нервный срыв, и она бегала по перрону, крича: „Я убила его!“ По другой версии, она в нервном припадке закричала: „Расстреляйте меня!“ и попыталась застрелиться, но нажать на курок не успела – подбежавший казак сбил ее с ног. Началась экзекуция: ее страшно били прикладами и сапогами. Тяжело раненый Луженовский отдал приказ: „Не убивайте!“, а затем, узнав, что в него стреляла женщина, перекрестился и произнес: „Господи, прости ей. Не ведает, что творит“. „Если бы он – показывали потом казаки, – не крикнул: „Оставьте, не убивайте“, от нее и клочка бы не осталось. Откуда у него, голубчика, только голос взялся!“. Террористку было приказано доставить в полицейское управление для допроса.

По перрону, по ступеням девушку волокли за волосы; продолжая пинать ногами и избивать, с размаху забросили в сани и привезли в полицейский участок уже без сознания. Там охранники Луженковского, Аврамов и Жданов, разъяренные оттого, что не сумели защитить хозяина, распалились еще больше. Сорвав одежду с несчастной, они обливали ее ледяной водой и требовали во всем признаться, рассказать, кто ее послал. От безжалостных ударов по голове девушка забыла свою фамилию, – назвалась ученицей 7 класса гимназии Марией Александровой.

Потом она вспоминала. „Придя в сознание, я назвала себя, сказала, что я социалистка-революционерка и что показания дам следственным властям; то, что я тамбовка. Это вызвало бурю негодования: выдергивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: „Кричи же, сволочь!“ В целях заставить кричать давили ступни „изящных“ – так они называли – ног сапогами, как в тисках, и гремели: „Кричи!“ (ругань). – „У нас целые села коровами ревут, а эта маленькая девчонка ни разу не крикнула. Нет, ты закричишь, мы насладимся твоими мучениями, мы на ночь отдадим тебя казакам…“ „Нет, – говорил Аврамов, – сначала мы, а потом казакам…“. И грубое объятие сопровождалось приказом: „Кричи“. Я ни разу, за время битья и насилий не крикнула. Я все бредила“.