В огонь и в воду

Амадей Ашар В огонь и в воду

I Игорный дом в осеннюю ночь

Граф Гедеон Поль де Монтестрюк, известный также под именем графа де Шаржполя, считался одним из богатейших и счастливейших дворян южной Франции. У него были обширные владения, и хотя его предки не попали в число рыцарей — завоевателей Палестины, но он был в родстве со знатнейшими семействами королевства, которое только что было вверено Провидением рукам еще неопытного Людовика XIV.

Граф Гедеон, сын графа Ильи и внук того героя, которому их род был обязан своим величием, был богат с рождения. К несчастью, богатство это досталось ему рано вместе с такими привычками и таким горячим темпераментом, которые не знали ни усталости, ни пресыщения.

Овдовев бездетным, граф Гедеон в сорок лет опять женился, чтобы продлить род Монтестрюков; но, не жалея ни молодости, ни красоты своей жены, принялся вести прежнюю жизнь, как только она родила ему сына, окрещенного под именем Гуго Поль.

В молодости граф Гедеон бывал в Париже и в Сен-Жерменском дворце; он занимал сторону короля в смутах, сломал не одну шпагу в стычках с испанцами и громко кричал в схватках: «Бей! Руби!» — старинный клич и девиз своего дома. Вернувшись в свой замок в окрестностях Жеро, он убивал время на всякие безрассудства: на охоту, дуэли, маскарады и пиры, нисколько не заботясь о графине, которая тоскливо ждала его за стенами Монтестрюка. Дворяне, с которыми он рубился или играл в карты, любили его за ум и веселость, а мелкий люд обожал за щедрость.

Граф Гедеон, статный, щедрый, любимый окрестными красавицами, имел подобно благодетелю его рода королю Генриху завидную репутацию: он считался храбрым в такой стране, где все были храбры. Каким только опасностям не подвергал он жизнь свою; из таких только бед не выпутывался он со шпагой наголо!

В то время как начинается наша история, стали уже носиться слухи, что граф де Монтестрюк близок к разорению. Не было уж ни блистательных праздников в его замке, ни сумасшедших поездок в Тулузу и Бордо, где все привыкли видеть его с огромной свитой слуг, ни шумных охот с соседями.

Но как же он мог разориться, он — владелец стольких лесов, виноградников, лугов, ферм, прудов? Старики, сидевшие в своих наследственных поместьях, только качали головой и, жалея жену графа, говорили: «Да ведь он играл!» В самом деле, граф Гедеон играл, и играл много.

В то самое время, когда дурные слухи распространялись по провинции, граф Гедеон верхом на любимом коне выехал однажды ночью из замка Монтестрюк.

Небо было весь день мрачно. К вечеру поднялся сильный ветер. Граф Гедеон, подъехав к воротам замка, окликнул часового и велел опустить мост. Зеленая вода стояла неподвижно во рву, в тени высоких стен. На досках моста раздался стук копыт коня, который нетерпеливо грыз удила; наконец граф Гедеон очутился за рвом.

За ним молчаливо ехали два всадника. Концы их длинных рапир стучали о железные стремена. Они, как и сам граф, были закутаны в длинные плащи, а на головах у них были широкие серые шляпы времен покойного короля Людовика XIII. Граф Гедеон пустился в галоп, и оба спутника за ним. Дорога уходила в темноту, по обочинам рос густой кустарник, лошади испуганно фыркали. Скоро они прискакали к долине; тут стало немного светлее. Низкие, покрытые соломой домики смутно виднелись между деревьями.

В начале дороги, тянувшейся желтой лентой в темную долину, граф удержал свою лошадь и обернулся. На полупрозрачном небе смутно рисовались стены, куртины и башни Монтестрюка. В одном из окон замка граф будто бы увидел свет.

— Посмотри, Франц… Что это такое? — обратился граф к одному из всадников, которые тоже остановились за ним.

Франц посмотрел и ответил с лотарингским акцентом:

— Это месяц отражается в стекле.

— Да, в окне у графини. Когда я уезжал, она сидела еще со своими женщинами!..

Граф вздохнул, снова окинул замок долгим взглядом и пришпорил коня. Франц и его товарищ поскакали за графом, и на повороте дороги и замок, и окно скрылись из виду.

Все трое молча скакали, как призраки, по пустынной дороге, пригнувшись к шеям лошадей. Когда ветер врывался под складки их плащей и раскрывал их, в кобурах седел виднелись рукоятки тяжелых пистолетов. Осенний ветер нес им в лицо сухие листья, пугавшие лошадей.

Когда они подъезжали к дороге, пролегающей между Ошем и Ажаном, на горизонте вдруг показался яркий свет. Освещенные заревом в своих глухих берегах, грязные воды Жера совершенно покраснели. Граф де Монтестрюк невольно натянул повод своей лошади, и та на минуту замедлила свой бешеный галоп.

— Дом горит, — сказал он, — а может быть, и целая деревня. Опять несчастье!

Всадник, скакавший рядом с Францем, покачал головой и произнес с сильным итальянским акцентом:

— Вовсе не несчастье, а преступление!

— А почему ты думаешь, что этот пожар…

— …от поджога? А разве барон де Саккаро не приехал сюда дня четыре или пять дней тому назад?.. Это он забавляется!..