Въ огонь и въ воду

Однако она вздрагивала каждый разъ, когда вспоминала, какой опасности подвергается графъ де Монтестрюкъ изъ любви къ ней. Что, если онъ въ самомъ дѣлѣ убьется въ этой безумной попыткѣ? Наканунѣ назначеннаго дня она пошла къ Пустерлямъ и остановилась на вершинѣ самой большой. Взглянувъ на эту кручу, падавшую съ вершинъ города къ берегу Жера, будто каменная лѣстница, она вздрогнула. Развѣ оттого только, что она ни разу не видѣла этой кручи, она и могла потребовать, чтобы Гуго спустился съ ней верхомъ. Гдѣ же тутъ лошади поставить ногу на этомъ обрывѣ, усѣянномъ еще гладкими, будто отполированными голышами? Навѣрное, тутъ всякій сломитъ себѣ шею. Разсказъ объ испанцѣ очевидно — басня. Дрожа, она прошла вдоль домовъ, высокія стѣны которыхъ еще больше омрачали эту глубокую улицу, показываемую всѣмъ пріѣзжимъ, какъ одинъ изъ предметовъ любопытства въ Ошѣ; внизу протекала рѣка.

— Если онъ заберется сюда, подумала она, онъ живой не выйдетъ… И я сама…

Бѣдная Брискетта поблѣднѣла и вернулась домой, твердо рѣшившись снять съ графа его обѣщанье.

Между тѣмъ затѣя эта надѣлала шуму; разсказывалъ объ ней маркизъ, похвасталась и Брискетта своимъ пріятельницамъ, и слухъ быстро разошелся изъ города въ предмѣстья, а тамъ и въ окрестныя деревни, возбудивъ всеобщее любопытство. Всѣ хотѣли быть на этомъ представленіи и когда наступила Пасха, съ утра всѣ, кто только могъ двигаться въ городѣ и въ окрестностяхъ, пошли къ тому мѣсту, куда графъ де Монтестрюкъ поклялся явиться въ назначенный часъ и однакожь, какъ думали многіе, не явится.

День былъ праздничный и солнце блистало на безоблачномъ небѣ. Скоро на площади передъ соборомъ собралась несмѣтная толпа. Повременамъ поднимался сильный шумъ; охотники держали между собой пари. Каждый разъ, какъ показывался вдали верховой, эта масса народа волновалась, какъ море отъ вѣтра.

Дамы помѣстились на своихъ балконахъ, чтобъ видѣть, какъ пріѣдетъ Гуго.

— Если онъ пріѣдетъ, то онъ — просто сумасшедшій! говорили люди разсудительные.

— Нѣтъ, онъ влюбленъ, говорили другіе, и навѣрное пріѣдетъ.

— Давайте же дорогу! крикнулъ одинъ насмѣшникъ, расталкивая локтями толпу: сумасшествіе — вещь священная!

При первомъ ударѣ колокола въ полдень, всѣ головы обратились ко въѣзду на площадь. При двѣнадцатомъ — показался графъ де Монтестрюкъ на своемъ испанскомъ жеребцѣ, а за нимъ Коклико и Кадуръ. Хорошенькія дѣвушки чуть не захлопали. Маркизъ де Сент-Эллисъ, уже съ четверть часа постукивавшій ногой отъ нетерпѣнья, подъѣхалъ къ Гуго и обнялъ его; потомъ онъ сошелъ съ коня, чтобъ хорошенько осмотрѣть своими глазами, все-ли исправно: узда, удила, цѣпочка у мундштука, подпруга. Брискетга, едва удерживаясь отъ слезъ, раздвинула толпу и, положивъ ручку на шею Овсяной Соломенки, который билъ копытомъ отъ нетерпѣнья, сказала графу:

— Я была не права; останьтесь пожалуйста.

Гуго покачалъ головой. Брискетта поднялась на цыпочки и, схвативъ Гуго за руку, шепнула:

— Останьтесь, кто знаетъ! можетъ случиться, что окно отворится и само собой!

— Нѣтъ, Брискетта! что бы вы сами подумали о человѣкѣ, который принялъ бы милость, не заслуживъ ея?

— А если я васъ сама освобождаю отъ вашего обѣщанья? Если я вамъ скажу, что я умираю отъ страха… что у меня сердце разрывается на части?

— Я въ восторгѣ, милая Брискетта: это мнѣ доказываетъ, что я побѣдилъ сердце, прежде чѣмъ выигралъ пари, къ несчастью, разъ даннаго мною слова вы не въ силахъ мнѣ возвратить… Я далъ его самому себѣ и не хочу, чтобы весь этотъ собравшійся народъ имѣлъ право сказать когда-нибудь, что графъ де Монтестрюкъ отступилъ хоть одинъ шагъ назадъ.

Брискетта печально сняла руку и чувствуя, что слезы душатъ ее, спрятала личико въ мантилью.

Гуго оправился на сѣдлѣ и поѣхалъ къ большой Пустерлѣ, провожаемый цѣлой толпой народа, между тѣмъ какъ дамы махали ему платками на своихъ балконахъ.

Маркизъ де Сент-Эллисъ въ раздумьи ѣхалъ рядомъ съ нимъ.

Доѣхавъ до того мѣста, откуда надо было начать спускъ, Гуго остановился на минуту и взглянулъ внизъ на дно этого обрыва, будто вырубленнаго топоромъ великана между двумя рядами домовъ. Конь вытянулъ шею, поднялъ уши и фыркнулъ, взглянувъ тоже въ эту пропасть.

Фиговыя деревья, освѣщенныя солнцемъ, простирали тамъ и сямъ свои вѣтки съ блестящими листьями черезъ стѣны дворовъ и бросали двигающуюся тѣнь на бѣлые фасады сосѣднихъ домовъ. Раскрытыя окна были полны тѣсными кучами смотрящихъ внизъ головъ.

Маркизъ взглянулъ на Пустерлю черезъ голову своего коня, который сталъ надъ самымъ обрывомъ, какъ вкопанный.

— Гм! промычалъ онъ, эта прогулка могла бы считаться въ числѣ двѣнадцати подвиговъ Геркулеса!

И дотронувшись до руки Гуго, онъ спросилъ его:

— Ты твердо рѣшился? Подумай, что тутъ не ты будешь защищать свою жизнь: она зависитъ отъ коня — или даже отъ перваго камня, который попадется ему подъ ноги!