Въ огонь и въ воду

Портной, къ которому обратился Гуго по рекомендаціи Цезаря де Шиври, отличился на славу. Такого чудеснаго испанскаго костюма никогда не встрѣчалось при дворѣ Изабеллы и Фердинанда-католика. Одушевленный новостью своего положенія, яркимъ освѣщеніемъ залы, великолѣпіемъ нарядовъ, живой интригой самой пьесы, но особенно улыбкой и сіяющей красотой Орфизы, Монтестрюкъ игралъ съ такимъ жаромъ, что заслужилъ оглушительныя рукоплесканія. Была минута, когда, упавъ къ ногамъ взятой въ плѣнъ прекрасной инфанты, онъ клялся посвятить себя на ея освобожденіе съ такимъ увлеченіемъ, съ такимъ гордымъ и искреннимъ видомъ, что Орфиза забыла свою руку въ рукѣ колѣнопреклоненнаго передъ ней юнаго мстителя. Все общество пришло въ восторгъ.

Успѣхъ этотъ Гуго раздѣлялъ впрочемъ съ принцессой Маміани, окутанной въ вышитое золотомъ покрывало и одѣтой въ усѣянное драгоцѣнными камнями платье султанши, обманутой своимъ повелителемъ. Въ одной сценѣ, гдѣ она изливала свои страданія вслѣдствіе открытой внезапно невѣрности, она выразила жгучую ревность такимъ хватающимъ за душу голосомъ, что смѣло могла сравниться съ первоклассными трагическими актрисами. Слезы показались на глазахъ у зрителей.

Между тѣмъ таинственная личность, съ которой шептался Лудеакъ, скрывалась въ углу залы, въ тѣни драпировокъ. Глаза его сверкали какъ у хищной птицы.

Когда принцесса Маміани появилась на сценѣ, онъ вздрогнулъ и наклонился впередъ, какъ будто готовясь броситься.

— Она! она! прошепталъ онъ.

Лицо его странно поблѣднѣло, судорожная дрожь пробѣжала по всему тѣлу.

Она опять вышла на сцену и опять онъ вперилъ въ нее настойчиво-пристальный взоръ. Грудь его поднималась; онъ похожъ былъ на человѣка, передъ которымъ вдругъ появился призракъ.

Къ концу представленія Лудеакъ, уже кончившій свою роль, проскользнулъ къ нему. Незнакомецъ, самъ не сознавая, что дѣлаетъ, схватилъ его за руку съ такой силой, что тотъ даже удивился.

— Кого я долженъ похитить, скажите, которую? спросилъ онъ глухимъ голосомъ. Эту брюнетку въ мавританскомъ костюмѣ, у которой столько жемчугу и брильянтовъ въ черныхъ волосахъ?…

— Принцессу Маміани?

— Да!… да, принцессу Леонору Маміани!…

— Какъ! развѣ вы ее знаете?

Человѣкъ съ рыжими усами провелъ рукой по влажному лбу.

— Я встрѣчалъ ее прежде, во Флоренціи… но съ тѣхъ поръ случилось столько событій, что она мнѣ представляется теперь вышедшею изъ царства тѣней!… Такъ не ее?

— Э! нѣтъ… другую…

— Ту, у которой голубой шарфъ?

— Да, блондинку, которая играетъ роль инфанты, — Орфизу де Монлюсонъ.

— А! произнесъ капитанъ со вздохомъ облегченія.

— Но что съ вами? Руки у васъ холодныя какъ мраморъ, а лицо — какъ будто покрыто снѣгомъ!

— Ничего… это часто бываетъ со мной въ закрытомъ мѣстѣ, гдѣ большая толпа… Это проходитъ обыкновенно на чистомъ воздухѣ…

Онъ ужь сдѣлалъ-было шагъ впередъ, чтобъ уйдти, но, одумавшись, спросилъ еще:

— А какъ зовутъ этого молодаго человѣка въ розовомъ атласномъ костюмѣ испанскаго кавалера?…

— Графъ де Шаржполь.

— Незнакомое имя… Голосъ, что-то такое въ наружности возбудило во мнѣ давнія воспоминанія… Должно быть, я ошибаюсь.

Слова эти были прерваны громомъ рукоплесканій: представленіе кончилось, занавѣсъ опустился.

Незнакомецъ поправилъ на плечахъ плащъ и, приподнявъ портьеру, пошелъ въ садъ.

— Сейчасъ увидимся! крикнулъ ему Лудеакъ, между тѣмъ какъ зрители, отодвинувъ кресла и стулья, бросились на встрѣчу Орфизѣ де Монлюсонъ, показавшейся въ концѣ галлереи вмѣстѣ съ графомъ де Шиври и съ Гуго.

Принцесса шла медленно въ сторонѣ, опустивъ руки подъ золотымъ вуалемъ.

Толпа окружила Орфазу и осыпала ее похвалами, сравнивая ее съ богинями Олимпа. Дамы толпились вокругъ Гуго и поздравляли его съ успѣхомъ.

— Посмотрите, сказала одна, взглянувъ на него влажными глазами, вы заставили меня плакать.

— А я, сказала другая, должна признаться, что еслибы со мной заговорили такимъ языкомъ, съ такой страстной пылкостью, съ такимъ плѣнительнымъ жароть, мнѣ было бы очень трудно устоять.

Принцесса Леонора прошла гордо, не останавливаясь, сквозь толпу, осаждавшую ее изъявленіями восторга и удивленія, и не отвѣчая никому ни слова, направилась прямо къ дверямъ въ концѣ галлереи. Черезъ минуту она скрылась въ пустомъ саду, гдѣ цвѣтные огни дрожали между листьями.

Дойдя до темнаго угла, гдѣ уже не слышно было праздничнаго шума, она замедлила шагъ и поникла головой на груди. Теперь ее ужь не поддерживало больше волненіе игры и гордость знатной дамы; она вспомнила все, что перенесла во время спектакли, и двѣ слезы, медленно набиравшіяся подъ вѣками, скатились по ея щекамъ.

Въ эту минуту передъ ней встала тѣнь на поворотѣ аллеи, и тотъ самый незнакомецъ, который только что ушелъ такъ поспѣшно отъ Лудеака, прикоснулся къ ней рукой и вывелъ ее изъ печальной задумчивости.

— Орфано! вскрикнула она, здѣсь вы!