В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

Немалый на данный момент мой опыт говорит просто: идёшь на день — запасайся на неделю. Соответственно, расчётов я подготовил три, а ещё — один МТЛБ. Чтобы не демаскировать раньше времени наших действий небывалой концентрацией медицинских сил, все они, кроме одной машины с нами, находились в готовности к немедленному выдвижению в расположении роты. А мы прибыли пораньше, посмотреть место и спланировать действия. По моему глубокому убеждению, не только рядовой командир, но и все командиры до командующего соединением включительно, обязаны лично осмотреть поле предстоящего боя. Никакие карты никогда не дадут того понимания предстоящих событий и возможностей действия своих войск, как личный глазомер. Подтверждением тому — то, что в Великую Отечественную и Жуков, и Гудериан, и все прочие рангом поменьше — никогда не чурались перед наступлением лично выйти на «передок» и внимательно осмотреть театр предстоящих действий вверенных им войск. Ну а менее высокопоставленным товарищам, как говорится, «сам Бог велел».

Направление, с которого будет работать миномётами и прочим противник, было очевидно. Соответственно «Скорую» сразу же загнали под прикрытие многочисленных гаражей, так что только чудом можно было поцарапать её осколками, а уж прямое попадание и вовсе исключено. Нашли лестницу, слазили на крышу гаража, посмотрели впереди местность — закономерно убедились, что не видно ничего. Местность пересечённая, пагорбки и буераки с растительностью чередуются непрерывно. Да ещё и темно.

Прокачали резервный канал связи по рации с моими в ППД роты (пункт постоянной дислокации) — убедились, что связь хоть и отвратная, но присутствует. Телефонная связь — штука ненадёжная: как только всё начнётся, она, скорее всего, рухнет. Мой медицинский расчёт дружно задремал в машине, окончив все подготовительные мероприятия, а я отправился пообщаться с командирами подразделений и управлением бригады. Перекинулись парой слов с командиром разведроты Шайтаном. Только вчера вечером видел его в штабе — он сначала жутко возмущался, что уже несколько дней не может сдать захваченные трофеи — «Урал» со снарядами, захваченный у укров. Видно было, что человек находится на грани психоэмоционального истощения, и отчаянно нуждается в отдыхе. Сказал, что ему надо готовить новую операцию, а времени категорически не хватает из-за этой дурацкой возни с бумажками. Вообще, с приходом нового генерала это стало фирменным стилем работы бригады, — множество никому не нужных бумажек, которых писали всё больше и которых никто не читал, — вместо реального обучения подразделений и подготовки их к боевым действиям. Замотанные до предела офицеры не вылезали из штаба, многократно переписывали одни и те же и писали всё новые документы — не имея времени на настоящую боевую подготовку своих подразделений. Очень скоро это проявится.

Потом, в штабе, стоя на лестнице, ведущей на второй этаж, Шайтан мне сказал: «Видел твоё выступление (это про мою гневную речь в адрес хохломутантов — про убитых возле «Шахтёра» земляков). Хорошо сказал — мне аж тут тепло стало!» И прижал к своей груди, напротив сердца широкую, могучую ладонь с короткими, крепкими пальцами. Помню, мне было очень приятно услышать положительный отклик от этого достойного воина. Как раз накануне кое-кто из «диванного воинства» делал мне замечания, что я «слишком агрессивно» выступил — и мне было приятно, что те, кто идут вперёд, кто дерётся за родную землю по-настоящему, думают и чувствуют так же, как я.

И вот теперь, за несколько минут до атаки, мы обнялись с ним у борта БМП, на которой, в белых халатах, сгрудились почти неразличимые в темноте его разведчики. Наши должны были идти двумя группами. К одной я прикрепил фельдшера зенитного дивизиона, которого «выдернул» из расположения его подразделения в своё распоряжение на время боя. Ко второй нужно было придать кого-то из медиков — после длительных раздумий выбор пал на командира эвакуационного взвода моей роты. В данном случае, как и во многих боях, очень ярко проявилось взаимное действие двух простых жизненных принципов: «война — это та же самая мирная жизнь, просто сконцентрированная до предела» и «на войне мелочей не бывает».

За фельдшера я был полностью спокоен. Молодой хлопец под тридцать — спокойный, уравновешенный в самых тяжёлых обстоятельствах, уверенный в себе и хладнокровный. Немногословный, с большим боевым опытом. А командиром группы, которой я его придал, пошёл очень опытный разведчик, с которым они много раз ходили в поиск ранее и понимали друг друга с полуслова. По совокупности немногих признаков — как они переглянулись с командиром, как он поправил ремень автомата на плече, как кивнул мне в ответ на краткий инструктаж — я сразу понял, что за него можно не беспокоиться. Проверили канал связи — я ему выдал свою запасную рацию — и он беззвучно растаял в темноте вместе с командиром своего отряда.