В оковах страсти

Состояние Эрика постоянно менялось — от сильного возбуждения до полной апатии, нельзя было ни на минуту оставить его одного. Когда он потел, мы обтирали его тело. Приходилось часто менять простыни. Тассиа показал мне, как кипятить их в большом чане над огнем, чтобы испарилось зловоние.

Каждый час мы меняли холодные покрывала, в которые заворачивали его, и обтирали тело лавандовой водой, но температура не снижалась.

Оставив раненых на попечение Германа, Нафтали снова занялся Эриком. Один раз старый лекарь даже присел возле него и стал прислушиваться к невнятному бормотанию. Я осторожно села на корточки рядом.

— Он теряет рассудок? — спросила я, с тревогой всматриваясь в покрасневшее лицо Эрика, мотавшееся на мате из стороны в сторону.

Еврей откашлялся.

— Нет. Он борется с духами своего народа.

В это самое время Эрик открыл глаза, взглянул на меня, закричал и схватил меня за горло — я даже не успела увернуться! Другой рукой он попытался ударить меня. Его дикий крик еще звучал в моих ушах, когда Тассиа бросился на него и схватил за руку

Кашляя и задыхаясь, я отбежала в дальний угол пещеры, где меня разыскал Нафтали.

— Я сделаю другой отвар, чтобы успокоить его, и он не будет так буйствовать. — Нафтали положил руку мне на плечо. — Наверное, следует попробовать использовать мандрагору с травами, которые мне дал этот человек из Катея…

Тыльной стороной руки я утерла с лица слезы и бросила взгляд вниз, на лежак. Эрик затих, Тассиа сидел рядом и внимательно следил за ним.

И тут мне в голову пришла странная мысль.

— Мастер… а может быть, причиной тому муравьи? Могут они…

— Fylgia, — прервал меня Нафтали и сел поудобнее. — Он сражается со своим fylgia, вот в чем может быть дело.

— Но муравьи…

— Не думай о них, Элеонора. Они способствуют выздоровлению, и ничему более. Это fylgia мучает его.

Нафтали так и не сумел убедить меня. Но вот упомянутое им слово показалось мне знакомым.

— Fylgia. Что это значит?

— В молодости я некоторое время жил на Севере. Служил при дворе Аннунда Якобса, одного короля, властвовавшего тогда над народом Эрика. Там я многое узнал о северных людях, об их верованиях. — Он помедлил. — Я не должен говорить тебе об этом, твой духовный наставник был бы в ужасе, если бы он…

— Но Эрик уже кое-что рассказывал мне об этом, — прервала я его. — Я сама расспрашивала. И все, что я от него услышала, было таким… таким незнакомым, чуждым… — Я содрогнулась от ужаса. Тор. И молот. И одноглазый, который висел на дереве и рассылал по миру воронов. — Я никогда не смогла бы рассказать об этом что-либо патеру Арнольду!

Если бы я поведала ему о том, что лекарь сделал в животе Эрика, он наверняка отказался бы быть моим духовником и, возможно, даже проклял бы меня.

По морщинистому лицу Нафтали скользнула понимающая улыбка.

— Наверное, так даже лучше. Это только испугало бы его. Ну вот, когда я был на Севере, то понял, что люди там обладают боевым духом, который присущ им всегда как состояние души, неотделимое от тела, ведущее через всю жизнь.

— Да, об этом он мне говорил. Он называл его духом последовательности. Я не поняла, что он подразумевал под этим. Может, что-нибудь похожее на ангела-хранителя?

— Нет, это никакой не ангел-хранитель. Даже сравнивать нельзя. Fylgia — это счастье одного, отдельно взятого человека. Со смертью одного это счастье может переходить на другого человека. И если человек предчувствует приближение смерти — так понимал я тогда, — то он должен видеть свою fylgia. Она является ему воплощенной в чьем-либо образе, кому-то, к примеру, тигром, — они рассказывали о косулях и баранах, а перед многими людьми она предстает в обличье женщины. Если ты увидишь fylgia, то поймешь, что смерть совсем рядом. — Нафтали погрузился в свои мысли.

Так вот оно что! Эрик в гостинице видел какого-то духа, и не один раз! По моей спине пробежал холодок. Корова, одноглазый, бараны! Язычникам перед смертью является черт!