В оковах страсти

С клокочущим сердцем прошла я через узкие воротца, закрыв за собой дверь. Тассиа как раз поднялся от жаровни, где он готовил мазь и теребил корпии. Ровными рядами стояли горшочки, до краев наполненные лечебными травами, семенами и целительными настойками, в идеальном порядке был разложен на подносе перевязочный материал, а ящичек с инструментами поблескивал в свете масляной лампы. Неужели всего несколько дней назад я сидела здесь? Каким же незнакомым показался мне теперь этот мир!

— Я и не рассчитывал, что так скоро вновь увижу вас, графиня.

Эрик опустил руку с бокалом, из которого только что пил. Умытый и причесанный, он вовсе не напоминал больного, которого совсем еще недавно терзала лихорадка. Короткие темно-русые волосы обрамляли узкое лицо и ниспадали, когда он наклонялся вперед, на глаза. Сердце мое при виде его сжалось, но я подавила нахлынувшие чувства.

— Не хотите ли присесть? Может быть, бокал вина? Ваш отец хранит в своих бочках истинные сокровища, вот уж не ожидал…

Он закрыл глаза. Я отошла к двери и дернула круглую дверную ручку, но никто не открыл. Из глаз моих полились слезы.

— Будьте уж так добры и разделите содержимое этого бокала со мной, фройляйн. Я и на самом деле ждал вас. Выпейте со мной, Элеонора.

Мне так не хватало дружеского участия, что я больше не стала ни о чем размышлять, а вытерла лицо и опустилась на подушку Тассиа на приличном расстоянии от Эрика.

— Пейте, Элеонора.

Он протянул мне бокал и наблюдал, как я глоток за глотком выпила все. Вино слегка обжигало и приглушало во мне боль. Эрик смущенно закашлялся.

— Простите за недружеский прием. Я… я чувствую себя здесь, внизу, так стесненно. Они не хотели, чтобы я лежал под открытым небом, после боев вокруг много всякого люда. — Он сдержанно улыбнулся. — Мастер Нафтали очень заботится о моей безопасности.

Я молча кивнула. Обычно приходя в смущение от одного-единственного слова, я и теперь не знала, что сказать ему.

— Позвольте наполнить ваш бокал. — На этот раз он наполнил его так, что вино полилось через край прямо на мою одежду. Теперь я отставила бокал только тогда, когда выпила содержимое до дна. От вина голове стало необъяснимо легко, а руки и ноги отяжелели.

— Я слышал, у вас состоялся разговор с отцом. Еврей рассказывал… — заговорил Эрик.

— Как видишь, он не прогнал меня. — Я подняла голову. — Я ношу графскую одежду и свои украшения. Если ты заметил, все позади.

Еще прежде чем произнести это, мне стало ясно, что он не должен узнать о том, что же на самом деле происходило в зале. Как одиноко было мне тогда. И как мне не хватало его. Нет, никогда он не должен узнать об этом!

— Так вам… вам удалось убедить отца в том, что меня больше нет?

— Он верит в историю с огнем. Никто даже не предполагает, что ты можешь находиться здесь.

— Хорошо. — Он откинулся на подушку и выжидающе взглянул на меня. — А вы? Что же будет с вами, Элеонора?

— А что со мной должно быть? Что ты хочешь услышать?

— Что я хочу услышать? — Глаза его потемнели от гнева, а брови сомкнулись, предвещая грозу. — Графиня, если этот разговор вам неприятен, тогда уходите… уходите сейчас же!

Я бросила взгляд в его сторону и встала.

— Он мне крайне неприятен! Сколько же мне еще сегодня беседовать и отвечать на вопросы — сыта по горло!

Рассердившись, я покинула пещеру через узкий ход, ведущий в сад.

Море колокольчиков раскачивалось в свете масляной лампы, поверхность пруда рябила на ветру. Тассиа принес мне мягкий матрас и подушки, и я опустилась на них. Его нападки превращали любую нашу встречу в муки, и не было сил бороться.

За моей спиной раздался шорох. Это был Эрик.

— Еврея вызывали к вашему отцу и допрашивали. Это происходило без свидетелей, один на один? И допрашивали ли вас, Элеонора? — Эрик, превозмогая боль, встал на колени на другом конце матраса. Я видела, как он содрогается на ветру от холода, придерживая рубашку. — Кто еще присутствовал при этом? Не могли бы вы подробнее рассказать об этом?

Он вовсе не хотел сдаваться. Я молчала, уставившись на черную гладь пруда.

Его близость стесняла меня, распаляла во мне страстное желание и тоску, которые я пыталась подавить в себе.

— Это был долгий допрос, — наконец начала я. — Отец задавал мне в зале, полном народа, свои вопросы. Я рассказала, что произошло и почему, а еврей подтвердил все, мною сказанное. — Тут я осмелилась посмотреть ему в лицо. — Вот и все.

— Вот и все, — повторил он и наклонился вперед. — Все ли? Ни наказания, ни епитимьи?

Я вытянулась в струнку

— Мой отец не наказал меня. Да он и не мог этого сделать, ведь уже объявлено время свадьбы. — Я скрестила пальцы рук, чтобы справиться с собой, произнося это. — Летом я стану супругой господина фон Кухенгейма.

Казалось, что воздух так и застыл над садом, и в этой тишине было слышно, как громко стучит мое сердце. Эрик даже не шелохнулся. На лице не отразилось и тени волнения, которое мне так хотелось увидеть. Тассиа тихо прошел мимо, накинув на его плечи одеяло, и мне показалось вечностью время, в которое он, схватив это одеяло, плотнее завернулся в него.