В оковах страсти

— Нет. В последний день, который в рассказах называется Рагнарек, герои Валхалла вместе с богами сражаются с мертвыми подземного царства и великанами из Утгарда. Все погибают в бою. Тогда мир катится вниз и землю покрывает страшная длинная зима со льдом и снегом, чтобы задушить всякую жизнь. Рассказывают, что только двоим удастся выжить. Их зовут Лив и Ливтраз, они обязаны основать лучший мир. Но умершие не воскресают. Так всегда говорит в своем предсказании всевидящая Вельва.

— Страшно даже представить…

Я содрогнулась. Все это звучало так чуждо и зловеще — дух преследования, посланница смерти снова вспомнилась мне. Язычники жили в столь безутешном мире.

Эрик нежно гладил мои руки.

— Я тоже так думаю. От христиан я слышал о жизни после смерти и о суде в конце существования земли, где плохие отделяются от хороших, и мне, должен признаться, это нравится. У нас важным считается, что ты представляешь собой в жизни и как умер: мужественно и открыто и лучше всего смеясь.

— Смеясь!

— Да, хорошее дело. Ты не имеешь права позволить смерти одержать над собой верх, когда должен уйти из жизни. Потом ты продолжаешь жить лишь в памяти своих потомков. Ты помнишь об истории Гизли Сурсонского? Гизли пал смертью храбрых в бою, и поэтому потомки не забыли его. От вас, христиан, я узнал, что есть жизнь и после смерти. — Он задумчиво теребил кайму своей тужурки. — Быть может, все это лишь сказки и ничто не соответствует действительности. А если все же… Необходимо найти какой-нибудь средний путь, который связал бы оба, ты не находишь? Тогда бы все обрело некий смысл, жизнь и смерть…

Я всматривалась в его красивое, серьезное лицо. От его голоса у меня по спине бежали мурашки. Он ничего не оставил без внимания. Как ребенок, крушил древние фасады, своими сомнениями разрушал стены и смеялся над пылью, которая поднималась из руин. Я живо представила себе, как у моего духовного отца при таких мыслях волосы встали бы дыбом! И как бы он был разгневан, почувствовав мой скрытый интерес к рассказам Севера и мрачной вере Эрика. Рагнарек, Иггдрасиль — словно губка, я впитывала в себя чужеземные имена и дикие истории, которые за ними стояли; все они создавали в моей голове архаический беспорядок. С ужасом и любопытством одновременно я хотела поближе узнать их, потому что в каждом из них была часть Эрика…

И тут мне опять пришли на ум его слова. Никакого спасения! Я осторожно коснулась креста на своей груди. До конца своих дней буду молиться и жертвовать свечи в надежде на то, что всемогущий Бог к нему, неверующему, на Страшном суде проявит свою милость и снисхождение. Если бы принял Господь этот мой малый посильный вклад!

Потеряв нить разговора, Эрик теребил руками свою цепь. Я взяла ее из его рук и стала рассматривать.

— А что же она означает?

— Она волшебница моей жизни.

Я рассмеялась.

— Выходит, ты суеверен! Какая-то цепь…

Эрик взглянул на меня.

— У нас при рождении сына зовут мудрую женщину, — начал он объяснять мне. — Она раскидывает камни-руны и по ним считывает будущее. Она, царапая, переносит все на деревянную дощечку, которая потом и служит талисманом. Мои родители перенесли эти руны на серебряную пластину. Она защищает меня от бед и управляет каждым моим шагом. Все, что происходит со мной, записано здесь словами богов. Это — часть моей жизни.

С видимой нежностью он провел рукой по выпуклости на пластине, на которой только и могли быть знаки и переплетающиеся орнаменты. Волшебница жизни. Патер в своих ежедневных проповедях мечет гром и молнии в отношении колдунов и колдовских заклинаний. Ведь все они богохульные.

— Ты можешь прочесть это?

— Нет. Руны мудрых женщин читать не может никто. И в этом есть свой смысл. Не у всех хватило бы мужества…

— Обо мне тоже есть что-то в выцарапанных на пластине знаках?

— Конечно. Вот эта точка это ты, — произнес он очень серьезно.

— Что, всего лишь точка? Это для меня слишком мало. Должна быть, по крайней мере, черта.

Эрик положил серебряную пластину в рубах горячо убеждая меня в том, что я заслуживаю пяти черточек.

Небольшой сад Нафтали среди лугов по сравнению с шумными окрестностями замка казался мне настоящим раем. Тесно прижавшись друг к другу, мы наблюдали за молодым зайцем, бегавшим в зарослях папоротника.

— Изловчившись, его можно поймать руками, — прошептал Эрик. Он протянул руки, готовясь поймать животное длинными растопыренными пальцами. — Надо лишь подкрасться и схватить его!

Произнеся это, он схватил меня за запястье и стал трясти, как свою добычу. Заяц уже давно скрылся из виду.

— Наверное, ты долго учился тому, как правильно охотиться? — с насмешкой сказала я, тщетно пытаясь разогнуть его пальцы на моем запястье.

— Да, при дворе Вильгельма учили и этому.

— Ловить зайцев?

— И зайцев тоже. Но еще чаще девушек.

— Да, но в этом-то ты, я вижу, не очень преуспел, иначе не сидел бы здесь.

Эрик поднял брови.

— Просто они сами бежали за мной следом. Я едва спасался от их преследований.