В оковах страсти

— Ты вряд ли сможешь выгнать меня отсюда. Я не подумаю отказываться от своего конюха.

Он обернулся ко мне, глаза его гневно сверкали — или то был жар?

— Вам придется отказаться от значительно большего, если останетесь! Уезжайте домой, графиня.

Я мужественно подавила обиду.

— Ты умрешь. Сегодня ночью.

— Тогда дайте мне умереть. Verd uti — убирайтесь, дайте мне умереть с мечом в руке, как подобает храброму воину, просто дайте…

Он изможденно закрыл глаза. От бессилия я кусала ногти. Он действительно хотел умереть.

— Тогда позволь мне прочитать молитву по тебе.

— Делайте что хотите, но только оставьте меня в покое, — сказал он, не открывая глаз. Я осторожно приблизилась. Может, он назовет наконец свое имя?

— А… а за чью душу воздавать мне молитву Богу?

— Всевышний тебе укажет… — Сделав усилие, он толчком, опершись на локти, приподнялся, и наши головы чуть не соприкоснулись. — И вы считаете себя несказанно хитрой, не так ли?

Я крепко обхватила руками колени и сжалась.

— Я слишком устала, чтобы спорить с тобой, Ганс.

Я слышала, как дыхание его вновь становилось неровным, и по скрипу соломы понимала, что он старается сохранить равновесие, чтобы не упасть. Он все еще смотрел на меня, но я не осмелилась встретиться с ним взглядом…

— Я сдаюсь, побежденный, Элеонора фон Зассенберг — вдруг сказал он. — Вы победили. Вы должны узнать мое имя и имена тех, кто будет меня оплакивать. Вы должны узнать мое имя, так как будете молиться о спасении моей души своим богам.

Пораженная, я взглянула прямо в его голубые глаза, в которых отражался свет свечи.

— Слушайте же меня, Элеонора фон Зассенберг. Слушайте и сохраните это в своей памяти, когда я умру. Имя мое Эрик. Я последний представитель рода Юнгдингов, которые правят шведами с сотворения мира и которых называют сыновьями богов, так как их прародителем был Юнви-Фрейер, бог солнца, дождя и богатства людей. Мой отец — король Эдмунд Гамле, а его отец — Олаф Скетконунг, сын Эрика фон Зегерзеля Победоносного и Зигриды Шторрада. — Он саркастически рассмеялся. — Моя родословная, возможно, немного длиннее родословной вашего отца. Ну, ваше любопытство удовлетворено?

В шоке от услышанного я уставилась на него и съежилась еще больше. Матерь Божия, помилуй меня…

Ганс, или Эрик, как его звали по-настоящему, тяжело дыша, опять опустился на солому.

— Все вы, графиня, — с трудом продолжал он говорить, — украли мою честь и достоинство, отобрали все, что было мне дорого… Думали лишь о том, как лишить меня жизни. Как унизить. Но я мужественно пал в бою и предстану перед богами с мечом в руке, как подобает воину. Это единственное, чего вы не сможете у меня отнять. — Он повернул голову. — Достаточно вам этого?

Я лишь молча кивнула, смущенная и растерянная от услышанного. Но тут его рука коснулась моей руки.

— А правда ли, что вы похороните меня и будете читать над могилой молитву, Элеонора?

Я опять кивнула, хотя невидимой рукой кто-то уже сжимал мне глотку и крик, который хотел вырваться, задохнулся.

Глаза его закрылись, и он перестал шевелиться. Дрожа, я прижала руки к коленям, будто это могло хоть как-нибудь помочь; мой раб — королевского рода! Господи, почему ты так меня наказываешь…

Все сразу приобрело смысл. Все. Его гордость, непреклонность под пытками, его нежность к Эмилии, его знание лошадей и боевого искусства — сколь унизительным было его положение! Мне внезапно стало плохо. Мой отец сделал рабом сына короля и выжег на нем, как на скотине, клеймо. Все мои предположения о том, что по отношению к этому человеку мы совершаем страшный грех, оправдались… Мы ногами растоптали честь короля! Какое жуткое злодеяние! Казалось, бездна разверзлась у моих ног, черная, как преисподняя, шириною в тысячу миль, за которыми были лишь одиночество и проклятие, вечное проклятие. Я зажала рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. Слезы катились по моим щекам и жгли кожу испаряясь под жаром непереносимого стыда. Из мести он мог бы меня уже сотню раз обесчестить, опозорить, обезобразить или убить…

Теперь я знала, почему Эрик так стоически молчал о своем происхождении: мой отец никогда не должен был узнать, потомок какого рода попал ему в руки! Лучшей и более простой возможности потребовать выкуп — королевский выкуп — и придумать было нельзя. Эрик был не первым заложником, оказавшимся за стенами нашего замка.

Я судорожно вцепилась пальцами в мокрое полотенце. Лишь теперь я начала постигать глубину проблемы, которую в своем высокомерии сама создала себе. Что я должна была сделать? Я, заставлявшая его быть рабом, виновная в его несчастиях, — разве не было моей христианской обязанностью бороться за его жизнь? С тихим стоном я раскачивалась из стороны в сторону, стараясь избавиться от мыслей, которые не отпускали меня, мучая и терзая душу…