В окрестностях тайны

Федюничев молча достал свою фляжку с накладной навинчивающейся крышкой и осторожно налил в нее из фляги.

— Пейте, товарищ капитан, я запасливый!

— Вижу, — сказал Багрейчук, — с тобой не пропадешь.

Он принял протянутый ему в темноте кусок сыра и сухарь и, глядя на звезды, казавшиеся такими чистыми и влажными, подумал вдруг, что не все еще потеряно, надо только верить в свои силы и не поддаваться отчаянию.

Федюничев тоже выпил из крышки, но на звезды не смотрел, а препирался с грузином. Однако в конце концов налил ему тоже.

Когда пошли дальше, то каждому из них казалось, что теперь все будет хорошо и они догонят своих.

Но в темноте они постепенно забрели в болото и, чмокая ногами в вязкой тине, ругаясь, долго не могли выбраться.

Уже на рассвете, измученные и злые, они вышли на опушку к несжатому еще ржаному полю. Босая старуха в широкой юбке и белом ситцевом платке, завязанном на подбородке, пасла тут свою корову, черную с белой головой. Бабка, видимо, совсем не ожидала такой встречи и здорово испугалась.

— Уходите, милые, скорее уходите, — зашептала она. — Тут они! Не дай бог, увидят, и вам пропадать, и мне!

— Ты гляди, тетка, раньше смерти не умри от страха, — сердито заметил Федюничев.

Капитан стал расспрашивать названия ближайших населенных пунктов и направления дорог.

— Сынок, нешто молочка бы вам надоить, — предложила женщина расхрабрившись.

Федюничев дал ей свой котелок, выковыряв из него масло.

Озираясь на крыши деревни, едва видневшиеся в низине за полем, женщина присела на корточки и стала доить корову.

— Свой будто у них ушел, ихний же немец. Рыщут тут по лесу. Глядите, не наскочите на них. Ох, господи, воля твоя, жили, да и дожили!.. Так вот и идите через лес напрямки. С той стороны вроде потише, а тут он на Ржев прет, в самую Москву…

Издали послышался лязг металла по камням.

— Тут шоссе рядом, — сказала женщина.

Торопливо крестясь, она погнала корову в сторону от дороги.

— Окружают, собаки! — сказал грузин, сверкая черными глазами.

Через некоторое время шесть немецких тягачей с пушками, оглушительно громыхая, прошли по шоссе метрах в ста от них.

Все трое не проронили ни слова, мрачно поглядывая друг на друга. Капитан был бледен и хмур, у него все сильнее и сильнее болело темя под повязкой, и он делал усилие, чтобы держать голову прямо. Грузин сердито кусал ветку. Федюничев, как всегда, был деловито серьезен. Казалось, он к чему-то прислушивался. Скоро тугой рокот над вершинами леса стал явственнее, воздух задрожал и напрягся, и над ними мелькнули зеленые плоскости самолетов с ярко-красными звездами на концах.

— Наши! — закричал Джарбинадзе.

Послышался нарастающий вой падающих бомб,

и где-то впереди, на дороге, раздались взрывы.

Забыв о всякой осторожности, они побежали вперед.

Лес скоро кончился. Перед ними, сколько видит глаз, простиралось красивое золотое поле спелой пшеницы; в самой середине его, на бугре, горел тягач, черный столб дыма тянулся в небо. Перевернутая пушка лежала поперек дороги. Из кювета торчала неподвижная туша другой машины. Самолета уже не было видно.

— Так, — удовлетворенно сказал капитан, — есть все-таки справедливые дела на земле!

Они осторожно перебрались через шоссе и двинулись дальше по руслу какой-то живописной речонки с крутыми извилистыми берегами.

Возбужденные виденным, они забыли об усталости и только много часов спустя впервые присели отдохнуть на лесной поляне. Федюничев и Джарбинадзе опять ели сыр с сухарями, а капитан лежал на спине, сжав зубы от боли, и смотрел на вершины деревьев, плавно качающиеся на ветру. Он чувствовал какую-то тошноту, все время подступавшую к горлу и сводившую челюсти.

По листве забили тяжелые капли дождя. Низкая серо-лиловая туча появилась над лесом. Надо было двигаться дальше.

К вечеру, вымокшие и продрогшие, они неожиданно вышли к аккуратному домику с яблонями и ульями под окном.

— Не могу больше идти, — сказал Джарбинадзе. — Тело ноет, все ноет…

— Уймись, — цыкнул Федюничев и взглядом указал на капитана, который стоял, прислонившись спиной к дереву, чтобы не упасть. Лицо его сделалось серым, глаза потухли, сквозь бинт явственно проступало темное пятно.

Они взяли капитана под руки и повели к крыльцу. Капитан не сопротивлялся, все плыла у него перед глазами, хотелось упасть и уснуть.

Им открыла молодая женщина в смятом платье, расстегнутом на груди. Вероятно, она спала после обеда. Лицо ее было испуганным, и на молочно-розовых полных щеках отпечатались складки подушки.

В распахнутую ею дверь виден был крашеный чистый пол, белый подоконник, тюлевая занавеска и детская кровать с пластмассовым голышом на одеяле.

— Разрешите? — Джарбинадзе церемонно приложил руку к груди.

Женщина молча посторонилась, и они вошли.

Капитан сразу опустился на стул, забинтованная голова его беспомощно склонилась набок.

Женщина все еще стояла не двигаясь, не зная, что делать, растерянно сцепив руки и прижимая их к груди.

— Куда бы его положить? — спросил Федюничев.

— Вот здесь на кровать, пожалуйста, — женщина заторопилась, стала взбивать подушки.

— Наволочка чистая, только меняла, — сказала она.