В окружении Гитлера

«Г. знает, что Б. защищает права НСДАП в политической жизни, и поэтому хотел бы поговорить с ним откровенно о многих вопросах. Он не требует ни того, чтобы это было напечатано, ни того, чтобы ему посвятили в газете чересчур много места. Такие издания, как «Лейпцигер нейестен нахрихтен», живут ведь благодаря объявлениям, так что бойкот газеты врагами Гитлера мог бы принести ей ощутимый урон. Он это понимает. Ему важно хотя бы только поговорить с такими людьми прямо, с людьми, которым небезразлично будущее Германии: его куда меньше волнует, что на сей счет думают евреи, Ватикан и Коммунистический Интернационал. Поэтому ему вовсе не нужно интервью, но он хотел бы — и это самое важное для НСДАП, — дабы газета «Лейпцигер нейестен нахрихтен» заняла разумную позицию по отношению к движению, которое, не жалея сил, борется за возрождение Германии. «В настоящий момент мне не нужны газеты, мне необходимы немцы». Поэтому Г. просит все держать в тайне: «Все должно остаться между нами». Я заверяю его в этом честным словом, делаю это и от имени сопровождающего меня д-ра Детига».

И дальше в стенограмме Брайтинга читаем:

«Гитлер (с надеждой): «И у нас когда-нибудь будут большие газеты. Но сейчас все дело в том, чтобы нашлись разумные редакторы, которые бы разъяснили нашей интеллигенции и буржуазным кругам, в чем суть борьбы НСДАП за новую Германию. Мы ведь стоим на пороге эпохи, ничего похожего на которую в истории Германии не было. Мы переживаем поворотный момент, когда буржуазии надо решить, выбирает ли она большевистский хаос в Германии, а затем и в Европе или же национал-социалистскую Германию и новый порядок на нашем континенте. Чтобы легче было принять решение, нашей интеллигенции, буржуазии и армии необходимо разъяснить некоторые меры, касающиеся нашей социальной структуры и нашей исторической борьбы»».

Когда речь зашла о Геббельсе и его выступлениях, Гитлер сказал: «Выступления д-ра Геббельса — не пустословие. Мой руководитель пропаганды — это вождь психологической войны. Если я приду к власти, я создам министерство пропаганды, которое займет столь же важное место в правительстве, как и МИД или в армии — генеральный штаб». Когда речь зашла об идеологии и расизме, Гитлер попытался — ради своих гостей — несколько смягчить взгляды Альфреда Розенберга и демагогию Геббельса, сказав: «Лес рубят — щепки летят. Вы что думаете, когда мы придем к власти, дело обойдется без жестокости или несправедливости? Нет. Мы покажем, что у нас твердая рука — ив экономическом и в национальном секторах. Мы не собираемся по дороге из Мюнхена в Берлин повесить на телеграфных столбах всех богатых евреев. Это вздор».

На вопрос Брайтинга, что, по мнению Гитлера, будут представлять из себя руководящие кадры, если он борется против буржуазии и интеллигенции, фюрер рассвирепел и стал прямо-таки метать громы и молнии в своего гостя:

«Мы будем приказывать, а вы будете слушаться. Любое сопротивление будет подавляться в зародыше. Мы признаем только полное подчинение. Низы слушают, верхи правят, Я вообще не потерплю никаких возражений. Скажите германской буржуазии, что ее я обуздаю быстрее, чем справлюсь с марксизмом».

О своих планах на будущее (после взятия власти) Гитлер сказал: «Мы беспощадно разделаемся с марксистами. Выбросим на свалку версальский диктат. Будет создана новая армия. И к тому же с новым генеральным штабом. А этот самый Геббельс, который вызывает у вас страх, позаботится о том, чтобы, руководствуясь здравым смыслом, 99 процентов избирателей поддержали нашу политику и выдвинутую нами программу… Я вычищу берлинские конюшни еще до того, как покину Мюнхен. Берлин сейчас не германский город, это интернациональная клоака. Поэтому я пойду своим путем…»

Эта первая беседа, которая, как мы помним, состоялась 4 мая 1931 г., продолжалась два часа и представляла собой по существу монолог диктатора. Брайтингу даже не удавалось прервать тирады Гитлера, чтобы не нарваться на взрыв гнева. Из записок Брайтинга следует, что, несмотря ни на что, грубость собеседника, его самоуверенность, высокомерие и бескомпромиссность произвели на него впечатление. «Этот человек напоминает вулкан», — записал Брайтинг после первой беседы.

Расставание было сердечным. Гитлер был искусным актером и знал толк в психологии. Показав когти, он на прощанье натянул перчатки.

После того как издатель «Лейпцигер нейестен нахрихтен» познакомился с содержанием беседы с Гитлером, было решено, что Брайтинг еще раз навестит Гитлера, дабы прощупать, каковы его взгляды и намерения в том, что касается международной проблематики. На сей раз Брайтингу предстояло отправиться в Мюнхен одному. Герфурт сказал ему:

«Нам надо сделать все, чтобы этот человек с уважением относился к парламентской системе».

И Гугенберг, и фон Папен полагали, что им это удастся. Они питали подобные иллюзии до тех пор, пока Гитлер не выбросил их самих за борт.