В окружении Гитлера

После «бунта» Севера и предложения Геббельса об исключении Гитлера из партии дело дошло до решающего сражения в Бамберге. Вот как описал это, вернувшись в Берлин, Грегор Штрассер (февраль 1926 г.):

«Гитлер прибыл на встречу в Бамберг в солидной компании. Его сопровождали Эссер, Штрайхер и Макс Аманн (фельдфебель Гитлера армейских времен), а также три автомобиля со штурмовиками. Из Берлина были лишь мы с Геббельсом. Ах, этот Геббельс! И зачем я только взял его с собой. Да еще заплатил за билет! Гитлер сразу же набросился на нас и назвал конференцию в Ганновере незаконной, а нашу программу — предательской. Он, кстати, под бурные рукоплескания своих сторонников театрально разорвал ее. Зал его поддержал. Нас было только двое. А Геббельс, которому предстояло зачитать нашу ганноверскую программу, оказался изменником. В жизни не встречал я более подлой твари. Только ой увидел, что настроение в зале меняется в пользу Гитлера, как сразу же вскочил и с пафосом заорал: «Господин Гитлер, вы меня убедили. Мы все сделали неправильно». Его встретили громкими криками «браво». И тогда Геббельс ринулся с места в карьер, заорав, обращаясь ко мне: «Господин Гитлер прав, и нет ничего постыдного признаться в собственных ошибках. Я присоединяюсь к господину Гитлеру»…»

«Бамбергский изменник», как позднее окрестил Геббельса Грегор Штрассер, в награду за свой поступок в августе 1926 года был назначен гауляйтером Берлина. Вот так и началась под крылышком Гитлера блестящая карьера Геббельса. С тех пор уже не только Гитлер, но и «великий пустомеля» тоже стал тайным врагом Штрассеров. Геббельс, впрочем, любил выставлять свой цинизм напоказ. Как вспоминает Отто Штрассер, перед каждым докладом или выступлением он интересовался у организаторов, что за публика будет в зале: «Какую же пластинку ставить сегодня — национальную, социальную или сентиментальную? Все они у меня в голове, главное — выбрать подходящую».

Свои речи он готовил очень тщательно. Его экономке в берлинской квартире пришлось раздобыть большое стоячее зеркало. Часами отрабатывал перед ним Геббельс каждый жест, выражение лица, даже движение тела. Рукописи его были испещрены разного рода пометками вроде: «ожидаемые аплодисменты» или «пауза на аплодисменты». И Геббельс редко ошибался, замечает Штрассер. Геббельс первым ввел в Берлине огромные цветные плакаты, оповещающие о его выступлениях, и прибегал ко всевозможным трюкам, чтобы привлечь публику. Как-то он приказал расклеить плакаты, извещавшие о митинге, снабдив их таким заголовком: «Император из Америки выступит сегодня в Берлине в… часов». Как выяснялось из следующего плаката, это были первые слова из доклада Геббельса, посвященного обсуждавшемуся тогда плану Янга относительно репараций Германии. Зал оказался переполненным.

Штрассер рассказывает, что о Гитлере часто говорили, будто его взгляд гипнотизирует, а красноречие производит неотразимое впечатление. Так утверждали люди» искавшие объяснений или оправданий тому, что поддавались влиянию фюрера. Но, как считает Отто Штрассер, «это именно Геббельс обладал поистине демонической силой убеждения и способностью гипнотизировать. Гитлер ничем подобным вовсе не отличался».

Для тех, кто близко знал Гитлера, привык к нему, к тому, как он вел себя, он в лучшем случае казался эксцентричным. Мать Штрассеров называла его «дешевым актеришкой», а жена Грегора Штрассера — занудой. Волшебником, рассказывает Отто Штрассер, был Геббельс, а не Гитлер. Без Геббельса Гитлер не сумел бы в критические месяцы 1932–1933 годов свалить Веймарскую республику. А без всего штаба своих сотрудников Гитлер так бы и остался провинциальной знаменитостью. Его шутовские выходки не имели бы успеха, если бы в нужный момент он не получил моральной и финансовой поддержки от своих прежних противников: крупных финансистов и генералитета.

В кризисные дни, после поражения на выборах в ноябре 1932 года, когда кассы НСДАП оказались пусты, а Гитлер угрожал самоубийством, когда Грегору Штрассеру предложили войти в правительство генерала Курта фон Шлейхера, а партия едва не раскололась, не гауляйтеры и не CA помогли Гитлеру выбраться из кризиса, а финансист Яльмар Шахт и рейнский магнат Фриц Тиссен. Для Грегора Штрассера Гитлер стал тогда «прислужником капитализма».