В омуте

— Что? — скука. То-есть то же самое, что васъ, мужчинъ, гонитъ изъ дома въ эти кабаки. Магнитъ забвенія, подъема нервовъ шампанскимъ и коньякомъ. Вдь я васъ не спрашиваю, зачмъ вы сюда попали… У васъ, небось, и дла-то побольше моего, и развлеченія широкія — не моимъ чета, а все-таки здсь. Сидите, дите, пьете и ужъ не Богъ всть какіе умные и веселые разговоры съ вашими друзьями разговариваете… Все это вы прекрасно могли бы продлывать и дома, однако, вы идете въ ресторанъ. Тянетъ васъ сюда электричество это, воздухъ ресторана, возможность разнуздаться, сюртукъ снять и языкъ распустить: «ндраву моему не препятствуй» на благородный манеръ, съ приличіями и «интеллигенціей». Тянетъ — терпимость, публичность распущенности. Дома и распустишься, молъ, да все не такъ. При томъ — что за охота? У своего прівшагося и присмотрвшагося очага, гд — что новаго ни придумай, — все на старое смахивать будетъ… А вотъ въ чужомъ мст — это другое дло. Эхъ, господа!.. У васъ вонъ театральные интересы, газетные интересы, общественные… захотите политикой заниматься — политическіе будутъ… А у меня или у нихъ обихъ — что? Домъ — и одинъ домъ! скучный, постылый домъ, гд живешь, не какъ человкъ, а хуже машины… Мужъ съ десяти часовъ до половины пятаго на служб, въ пять часовъ обдаемъ, въ шесть онъ ложится спать и спитъ до восьми. Въ это время ни я, ни дти, пикнуть въ дом не смемъ. Иначе — сцена. Тоска, тишь, могила. Встаетъ, пьетъ чай, затмъ уходитъ въ клубъ — и возвращается поздно ночью, посл второго штрафа. А чортъ его знаетъ еще — можетъ быть и не изъ клуба… за вами, мужчиньемъ, разв услдишь? Да и слдить-то охоты нту: сокровище какое! Вдь вотъ онъ думаетъ же, что я сейчасъ у Людмилы въ гостяхъ… придетъ-ли ему въ голову, что мы об въ этомъ кабак? Такъ и у меня — на счетъ его… Ну-съ, вернулся, бухнулся на постель, захраплъ. Утромъ газета и кофе, опять служба, та же разъ на всегда заведенная шарманка жизни.

О чемъ мы съ нимъ говоримъ? О томъ, что жаркое засушено или супъ перестоялся. Я забыла, когда мы въ послдній разъ улыбались другъ другу. Смотримъ другъ на друга, какъ контрагенты по хозяйству, а не какъ мужъ и жена. Точно между нами не бракъ, а какой-нибудь юридическій контрактъ лежитъ. Онъ обязанъ зарабатывать шесть тысячъ въ годъ и изъ нихъ тратить въ дом пять. Я обязана за эти пять тысячъ доставлять ему вс удобства — отъ кухни до любви включительно. Помилуйте! Разв это жизнь? Это колесо, въ которомъ вертишься, какъ блка. И когда колесо чуть-чуть пріостанавливается, блка норовитъ выскользнутъ изъ него на свободу… хоть какъ-нибудь, хоть куда-нибудь.

— Это все я слыхалъ не разъ и хорошо понимаю, но зачмъ же выпрыгивать — непремнно въ кабакъ?

— А что же мн длать?! Влюбиться, что-ли, въ кого нибудь прикажете? Такъ вотъ представьте себ: не могу. Совсмъ — «я другому отдана и буду вкъ ему врна». Темпераментъ ли у меня такой, старое-ли воспитаніе это длаетъ — только мой Евлампій Ильичъ можетъ быть спокоенъ: роговой музыки онъ на своей голов никогда не услышитъ. Не по долгу — нтъ. Какой можетъ быть долгъ къ человку, который въ жизнь твою кром тоски ничего не внесъ, не вноситъ и никогда вносить не будетъ? А не надо мн ничего этого… Не хочу, не нравится! А пить буду. «Мы пить будемъ, мы гулять будемъ, когда смерть придетъ, умирать будемъ» Voilа! Пьяная, но врная супруга. Ново — не правда ли? Вотъ вамъ типъ для фельетона.

— Благодарю васъ. Но что вы все такъ экстренно, прямо въ крайности: либо пить, либо влюбиться… Разв только и свта въ окошк? Ваша блка разв не можетъ дома разнообразить свою бготню? У васъ дти есть.