В опале честный иудей

Ох, уж эти ветры перемен! Привлекательные, заманчивые, многообещающие. Вот и я на них клюнула, легкомысленно и преждевременно поверив в их очищающую, освежающую, животворящую силу. В 1987 г. извлекла я «Военкома» из многолетнего заточения, прочитала, убедилась, что поэма - увы! - не утратила своей актуальности, и направила ее в журнал «Молодая гвардия», резонно решив, что добрым переменам быстрее других подвластны молодые. Не прошло и месяца, как поэму мне вернули, отметив два-три «прозаизма» и упрекнув автора, что не раскрыл, как надо бы, образы основных героев. Иными словами, просто отписались, зная, что отвечать и не перед кем, и незачем.

Поэма опять отправилась было «в стол», да я вдруг решила отослать ее в журнал «Знамя». Он, это было известно, отдает преимущество произведениям на военные темы, а чем военком не военный?!

Если журнал «Советская Украина» мотивировал слой отказ в публикации перевыполнением плана по исторической тематике, то ответ журнала «Знамя» вполне годился для крокодильской рубрики «Нарочно не придумаешь»: «В наши планы не входит публикация маленькой поэмы»...(?!) Смесь бесстыдства и глупости. Подписал ответ не Г. Бакланов, и то слава Богу.

Не имея охоты и впредь разгадывать словесные головоломки или читать откровенный вздор, я положила поэму «Военком» на отлежку, похоже бессрочную. Не ошиблась. Компартийные кадры - на местах, только под другой вывеской. Убеждения не вывеска и не платье, которые можно поменять за несколько минут. Должны пройти по меньшей мере десятилетия, чтобы сознание людей, деформированное комдиктатурой, обрело способность проникнуться подлинным интернационализмом, терпимостью и дружелюбием к другому народу, любому, в частности к евреям.

Такова история маленькой поэмы Ал. Соболева «Военком». Жертвой процветавшего в стране антисемитизма сорок три года пролежала она в столе автора, в том числе десять - после его смерти. Увидела свет в сборнике стихов Ал. Соболева «Бухенвальдский набат. Строки-арестанты» в 1996 г.

Между тем на русской земле появились свои «чернорубашечники» со свастикой на рукавах (правда, символику фашистскую в 2001 г. запретили). Но разве дело только в форме?.. Кадры для погромов - есть! А поэма «Военком», к великому сожалению, не устарела. Ничуть.

ЕВРЕЙСКИЙ ПОГРОМ В МОСКОВСКОМ ГОРОДСКОМ И ОБЛАСТНОМ РАДИОКОМИТЕТЕ

Были ли еврейские погромы в советской стране в период «дела врачей», «космополитов» и других антисемитских акций государственного масштаба - точно не знаю, адресов назвать не могу. А потому мой рассказ о еврейском погроме в организации, где я работала, в организации идеологической, наряду с ей подобными несшей в народные массы благие вести о радостях жизни на одной шестой части суши планеты Земля, где восторжествовал социализм. При этом погроме кровопролития не было, но ведь, как известно, убивать можно и без крови, даже не прикасаясь к человеку руками. Примитивно и просто поставив его вне общества, лишить средств существования, сделать изгоем.

Я - русская, русая, белокожая, зеленоглазая. И несмотря на эти с первого взгляда оберегающие, ограждающие национальные и расовые признаки, оказалась первой жертвой еврейского погрома в радиоредакции «Московских известий». Именно тогда с моей журналистской карьерой было покончено раз и навсегда. Это в итоге. Спустя три года.

А сначала меня решили спасти, спасти от гибели неминуемой, как считалось в то время. И было такое убеждение недалеко от правды. Итак, мне бросали спасательный круг. Выглядела забота обо мне подкупающе трогательно: в начале 1953 г. мне конфиденциально порекомендовали срочно, даже безотлагательно развестись с мужем. Зачем?! Почему?! Потому что он еврей, а в «верхах» созрел план выселения евреев из Москвы.

.. .замыслил так Державный Ус, к чертям, в таежные просторы, ликуй и пожирай их гнус...

(«К евреям Советского Союза»)

Заботливое предупреждение сделала, очевидно симпатизировавшая мне, очень знатная дама Зинаида Михайловна Платковская - родная сестра самого Николая Михайловича Шверника, Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Она работала в Московском радиокомитете инструктором местного вещания по Московской области. (В командировки выезжала довольно часто. И всякий раз до смерти пугала секретарей горкомов и райкомов партии, когда подкатывала к их провинциальным резиденциям на «Чайке» - авто, на котором мог приехать тогда только самый высокий представитель власти. Встречали ее, разумеется, «по одежке» - раболепно.)

Ее совет мне о необходимости развестись с евреем она сделала не сама, а через третье лицо - секретаря парткома радиокомитета. Наверно, в целях конспирации. Соболев часто дивился моей интуиции. Я почему-то спокойно отнеслась к тайному предупреждению знатной дамы, не всполошилась, не заторопилась уподобиться крысе, убегающей с тонущего корабля, и вовсе не собиралась предавать своего супруга.