В опале честный иудей

Я уже говорила о том, что в критических, стрессовых ситуациях человек подчиняется в своих действиях не разуму, а инстинкту. Жизнь поэта Александра Соболева состояла из почти непрерывной череды стрессов. Полагаю, наша «кошка» вышла из мира подсознательного, скорее как средство защиты и спасения. Она могла украсить своим присутствием самое обыкновенное маленькое событие, превращая его в чудо... Я отправляюсь в аптеку. Это за два квартала от дома... Но вот в нашей квартире раздается звонок. Жалкий, «котеночий» голос оповещает: «Заблудяу!» (Заблудился!). Это, разумеется, притворство, вопль, посланный настежь открытой перед «котенком» душе. Александр Владимирович, так бы сказал человек не из сказки, вступает в игру. Не совсем точно: в нем моментально заговорил старший, Большой Кот. Без всякого актерства, трепещущим от волнения голосом, он бросается на помощь где-то заплутавшемуся, безмерно дорогому существу: «Где мой мелкий котенок? Шагай скорее в будку, быстрее перебирай лапками!» Призыв моего супруга - в мире людей, моей старшей «кошки» - в «кошачьем» - мире звучит для меня как самая прекрасная музыка! Скучный поход в аптеку превращается в сказку. Я тороплюсь домой, я знаю - меня ждут, меня встретят, словно Божье одарение, меня - «задрипанного котенка»...

Нашу жизнь в рисунках рассказывала Большому Коту  Кошка Мелкая, выдумщица и притвора, тощая, полосатая, шилохвостая, с мордочкой клинышком, беспородная, невыставочная. Александр Владимирович мало сказать любил, он восхищался этими «мини-фильмами» и в конце концов торжественно назвал всю коллекцию «Кошкинианой». Втайне я  посмеивалась над серьезностью, с какой он берег блокноты с рисунками. Но он считал изобретенную нами «кошку» нашим наивысшим, бесценным общим творением. О чем вполне серьезно сказал мне однажды. Я не спорила: сквозь десятилетия - мы прожили вместе, напомню, сорок лет, - сквозь невзгоды и одоления, утраты и победы, взлеты и падения, огорчения и радости прошла с нами жившая в нас волшебная «кошка». Не сбылось, слава Богу, опасение Александра Владимировича, посетившее однажды его неустанно думающую голову. Он понимал: многие неровности семейных отношений сглаживаются в молодости полнотой чувств, недоступных старости. А что будет, когда начнет увядать буйство плоти, когда настанет время жить в условиях преобладания разума над чувствами? Не окажутся ли тогда в уже принудительном от безвыходности положения союзе русская, не очень покладистая, старая баба и старый еврей со все резче проступающими с годами не лучшими национальными особенностями, осложненными болезнью? Только в поздние годы  нашего супружества Александр Владимирович поделился со мной тревожившими его раньше мыслями, с удовольствием признал крах своих сомнений, потому что сделал открытие: присутствие в нас и между нами нестареющей, не меняющейся с годами «маленькой кошки» действует куда эффективнее всевозможных «эликсиров молодости». Наша «кошка» не дала нам состариться душой, и, как верно сказал поэт-мой супруг, колдовское средство, известное лишь нам двоим, сделало наше детство протяженностью от «А» до «Я»...

«Здравствуй, мой маленький, миленький котеночек Ак-сьш» (одно из множества моих имен), - писал он мне через два года после женитьбы, в 1948 г.

«...все эти впечатления и маленькие радости отравлены постоянным сознанием моего неоплатного долга перед тобой, родная моя, бесконечно родная, единственная, навсегда незаменимая! Мне хочется всю свою энергию, все силы душевные посвятить тому, чтобы приносить тебе покой и здоровье. Спасибо тебе, ласточка, за то, что сделала, делаешь из меня чистого человека...» (1952 г.).

«...все это чудесное, волшебное без твоего чапельного (форма губ чапельничком при обиде. - Т.С.) кошачьего образа, который всегда перед взором моим, было бы, пожалуй, тусклым и не очень впечатляющим. Я пишу это не ради красивых слов и не для твоего утешения. Это так на самом деле и даже во много раз больше... Поэтому у меня на душе огромная радость: те годы, что мы прожили, были годами трудных испытаний. Может быть, возникало и что-то нехорошее, недостойное. Но вместе с тем, наперекор всему, выросла чудесная человеческая наша любовь, которая выше гор, шире моря, много ярче ослепительного южного солнца. Я понял навсегда, что должен беречь ее как самое дорогое, что дает Бог человеку... Ничто не в состоянии, милый мой котенок, поломать тот чудесным мир, который мы строили с тобой на протяжении двенадцати лет трудной, но все-таки очень чистой жизни... Твау Кшкау» (Твоя Кошка. — Т.С.).

«...Знаешь, котенок, у меня здесь бывают коротенькие, но большие праздники. Это - разговоры с тобой по телефону. Я слышу твой голос, твое дыхание, и мне в эти минуты и радостно и тепло. Я отчетливо вижу кошачью мордочку с выражением “обижмау” (обиды. - Т.С.) - единственную неповторимую мордочку на свете. Мне кажется: вот сейчас мы затеем с тобой долгую, но никогда не стареющую нашу кошачью игру...» (1963 г.).