В опале честный иудей

С явным неудовольствием сообщил он мне об этой своей способности - провидеть, с горечью заметил: слишком зрячие глаза не в радость. «У нее (него) мертвая улыбка, посмотри!» - вдруг говорил он мне. Я смотрела. Пристально, сколь допускало приличие, старалась проникнуть... Но здесь требовалось, следует признать, не одно только «смотрение»: смотрящий да увидит. Не теми глазами наделил меня Всевышний. Может быть, и к лучшему? Чтобы носить в себе такой дар, нужно, кажется мне, большое мужество души. По силам ли мне это?

Еще задолго до страшной болезни Александра Владимировича я как-то сказала ему с упреком: «Плохую услугу ты мне оказываешь, отведя роль крохотного беззащитного существа: “Мелкий котенок, мелочь, фишеле...” А у жизни, которую я изобразила в своей “Кошкиниане”, вид огромного пса с оскаленной пастью и злющими глазами. И это не преувеличение, ты знаешь. Что будет, если, не дай Бог. останусь без тебя “несчастным бездомным котенком в непогоду у водосточной трубы?”» (Таковым было наше представление о крайней кошачьей беде. Картинка, в шутку мною нарисованная и дополненная словами, вызвала сильное, неподдельное волнение у Большого Кота - Александра Владимировича. С тех пор «несчастный котенок в непогоду у водосточной трубы» стал символом непереносимого несчастья, какое только может произойти.)

И вот я осталась одна, «четырехлетняя старушка», как мысленно называла себя. Мою детскость, незащищенность Александр Владимирович, участвуя в нашей нескончаемой игре, усердно культивировал, лелеял, раз и навсегда распределив в ней роли. Я согласилась. Режиссура устраивала обоих.

Его не стало, не стало моей «кошки», и мне указано судьбой доживать без тепла и участия, без заботы о себе, главное- без любви. Опустел «домик для двоих»... Я продолжаю жить в нем двумя жизнями: жизнью человека в реальном мире и «кошки» с непреходящей памятью о другом мире, продолжаю душевное затворничество, потому что в тот, потерянный для меня мир нет возврата и уж тем более ни для кого входа: допустимо ознакомиться с внешним рисунком той, волшебной жизни, но не проникнуть в ее святая святых. Это - мое, ибо здесь я с памятью о «кошке», с нестираемым следом от нее в душе и сердце.

...На экране телевизора мелькают картинки... Чужая жизнь, мишура, притворство, суета: люди актерничают, не отдавая себе в том отчета... Чуждые, далекие, холодные видения... Они пробуждают во мне острое, увы, теперь уже несбыточное желание отвернуться от экрана, этого окна в другой мир и из другого мира, обратить, как когда-то, взгляд к тому, перед кем моя жизнь - настежь, без утайки, кто и составляет ее стержень, подойти, просунуть голову в предупредительно поднятые руки — «воротца», не кожей, всем существом ощутить их мягкое, нежное прикосновение, почувствовать, что это так же необходимо и желанно ему, как и мне... Это было - наше. В те счастливые минуты, когда нечего было желать, я знала, понимала, чувствовала: мне навстречу простерты не руки - душа. «Блаженство», «наслаждение» - бедные слова в сравнении с тем уютным, обнимающим теплом, той возвышенной радостью, что переполняли тогда!..

Ничего этого нет. Не будет никогда. Боль непереносимая. «Где мой мелкий? Где мой крохотный?» - звал он с трепетной радостью в голосе, выходя из комнаты, где работал, повторял эти вопросы, проходя по вытянутой прихожей мимо двух комнат в кухню, где нередко и находил меня, чтобы обнять, поцеловать «родную головочку», потереться щекой, как это делают ласкающиеся кошки...

Время - жестокое и милостивое... Наконец, после многих лет одиночества я могу относительно спокойно восстановить в памяти прошлое, даже писать о пережитом. Могу, чтобы глаза то и дело не застилали слезы. Наверно, это к лучшему, так нужно. Говорят, плакать об усопших - грех: слезы близких тревожат их душу, не дают ей обрести успокоение.

...Где, в каком бесконечно отдаленном от меня уголке мироздания нашла вечное пристанище мятежная душа поэта -моей неповторимой, единственной «кошки»?.. Может быть, на приснившемся ему однажды сказочно прекрасном небесном теле, в стране добрых и справедливых высоких тополей?.. Может быть, они сдержали свое слово и призвали к себе, как обещали, праведную, безгрешную душу поэта?..

Но у моей души отнята половина, и она, смертельно раненная, не умеет исцелиться. «Я всегда буду с тобой моими стихами...». И памятью...

Необъятное счастье... Вечная, неутихающая скорбь...

БЫТОВОЙ АНТИСЕМИТИЗМ

Словосочетание, которое я всегда воспринимаю с оттенком недоумения или недопонимания. Оно позволяет предполагать существование еще каких-то форм антисемитизма: государственного, это точно, а еще? А еще мне не ясны очертания этого явления, т.е. место, где оно имеет место быть. Быт - понятие весьма широкое, и границы у него «прозрачные»... Приходится думать, что «бытовой антисемитизм» - замаскированное определение антисемитизма, санкционируемого властными структурами. Это присказка.