В опале честный иудей

Вернуть его как литератора в жизнь общества следовало бы действиями, заметными для всех. То могло быть посмертное награждение поэта за заслуги перед страной, перед людьми мира. Самой зримой мерой благодарности поэту могло стать увековечение памяти о самом «Бухенвальдском набате». Знаки внимания к выброшенному из истории поэту должны были исходить из высших эшелонов, но уже новой, демократической власти. А посему...

В марте 2002 г. я обратилась с письмом к президенту России Владимиру Владимировичу Путину. Это был многократно ужатый конспект данной книги. Перечислила заслуги поэта, выделила слова о его пожизненной фронтовой инвалидности. Особо подчеркнула, что он первым и единственным среди литераторов страны призвал народы планеты к запрету ядерного оружия. «Незамеченные» заслуги, никаких наград. Не по праву жены поэта, но скорее в согласии с личным гражданским долгом, я изложила в письме предложение-ходатайство об установке в Парке Победы на Поклонной горе плиты с текстом «Бухенвальдского набата». Слова стихотворения служили бы постоянным напоминанием людям и нынешнего и грядущих поколений об их главной, насущнейшей задаче - сохранении и упрочении всеобщего мира, являлись бы предупреждением об угрозе ядерной катастрофы, все еще висящей над общим домом всех народов - планетой Земля. Польза от такого общения с антивоенными, антифашистскими призывами - бесценная, затраты на памятное сооружение - пустяшные.

Было бы и смешно и глупо тешить себя надеждой, что президент отложит все свои дела и примется за изучение моего послания. Некоторые подробности его предназначались тому, как я полагала, лицу, что все-таки доложит о нем главе государства. И международное значение «Бухенвальдского набата», и его роль в антивоенном движении позволяли так думать. Признаюсь, ошибалась.

Только четвертое мое письмо президенту В.В. Путину (март 2005 г.) попало в его администрацию. Вероятнее всего потому, что было оно четвертым.

Предстояло отвадить меня от бесперспективных занятий. А для достижения цели все средства хороши. Вопрос об увековечении памяти поэта Ал. Соболева и его прославленном творении администрация президента поручила решить Московской городской думе. Ее обязали выставить окончательную оценку произведению с почти полувековым международным признанием.

Открывая конверт с ответом Московской городской думы, я почему-то вспомнила восторженный отзыв Константина Федина, помните: «За один “Бухенвальдский набат” я поставил бы поэту памятник при жизни!» Восемнадцать членов Комиссии по монументальному искусству, принимавшие «переэкзаменовку» у «Бухенвальдского набата», продемонстрировали сверхтребовательность. То ли забыв, то ли проигнорировав давно сложившееся чрезвычайно высокое мнение о песне у многих миллионов людей и в своей стране и за рубежом, они единогласно отклонили мое предложение - ходатайство об установке плиты с текстом «Бухенвальдского набата» в парке мемориального комплекса на Поклонной горе.

Чем же все-таки руководствовалась названная Комиссия, когда так сурово отнеслась к известной антивоенной антифашистской песне? Уже свершившимся актом. Оказывается память об Ал. Соболеве, цитирую обоснование решения Комиссии: «достойно увековечена»... Что по мнению Комиссии означает «достойно»? Цитирую дальше: «...размещением в Центральном музее Великой отечественной войны 1941-1945 годов материалов о создателе песни». Понятию «размещение» здесь обязательно уточнение: с 1995 г., когда я передала в дар музею несколько документов о поэте Ал. Соболеве, по 2005 г. они ни разу не экспонировались: не совпадали с планами работы музея. Пребывают в его хранилищах тихо, неприметно, для людей неведомо, в духе такого знакомого, такого привычного замалчивания.

* * *

На одной лестничной площадке со мной живет старушка, вдова участника ВОВ. Обе мы занимаем однокомнатные квартиры. В один день обеим приносят пенсии. Квартира ее обставлена так же бедно, как и у меня, пожалуй, у нее шкафы покрасивее. Кухни у нее и у меня без гарнитуров, равно как и жилые комнаты. Одеты мы одинаково бедно. Жизнь ее, так же как и мою, никогда не разнообразят телефонные звонки из каких-либо организаций, учреждений. Обе мы «списаны» с корабля жизни и истории, назовите, как хотите. Она относится к такому положению с безропотной покорностью, ограничила свое тихое скольжение в могилу незатейливыми бытовыми заботами. Так, а не иначе, не интереснее ее заставляет и меня пребывать на этом свете оставшиеся месяцы (вряд ли годы!) черствое окружение, именуемое демократическим обществом в российском исполнении. Внешний рисунок нашей жизни - моей и старушки-соседки - подобен. Она и я, обе никому не нужны. Никому до нас нет дела. Уравнены. Это - отголосок знака равенства, поставленного между нашими мужьями еще коммунистами. Замечу, что муж соседки «бухенвальдских набатов» не сочинял, полмиллиона рублей заработанных денег казна у него не конфисковала. В отличие от обобранного Ал. Соболева.