В опале честный иудей

Таков внешний рисунок события. Что же произошло в действительности? Ничего загадочного. В подходящий момент в полный голос забасили «телефонное право» и «телефонный сговор». Впрочем, здесь правильнее сказать «телефонное распоряжение», равное приказу. Директор издательства - номенклатура областная, ставленник горкома и обкома партии столицы, перед которыми он, конечно же, раболепствовал и угодливо заглядывал начальству в глаза, так вот, этот партийный угодник с ужасом обнаружил, что допустил промах - да еще какой! да еще перед кем! - в глазах самого ЦК партии! По неосведомленности - ай-ай-ай! - он приветил поэта не ласкаемого, оказывается, властной «верхушкой». И пришлось решать ему задачку небывалой сложности: бить ни в чем не провинившегося талантливого человека, да еще инвалида, или не бить? Что выбрать?

Он ведь успел убедиться, что рукопись получил от Ал. Соболева вполне добротную. И открыл ей дорогу в мир! И это было правдой, правдой, которой возразить нечего, опровергнуть нечем...

Но правдой было и то, что он, действующий вроде бы в согласии с законом и моралью, оказался неправ... перед сметающим все на своем пути произволом!

Встать, как и положено Человеку с большой буквы, горой за истинную правду? Так ведь не обойтись при этом без таких качеств, как самостоятельность и принципиальность! А откуда они у него?! Он, по восходящей линии, потомок, частичка того народа, который, как охарактеризовал Ал. Соболев,

...запуган он и безъязык, века не знающий свободы, под этим мрачным небосводом властям перечить не привык...

Ал. Соболев не стал требовать от «Московского рабочего» объяснений по поводу скоропалительного охаивания своей рукописи. Он прекрасно понимал, что вместо двух рецензий могут появиться двадцать две подобные: завистников-тьма! И избрал иной путь: обратился в суд «третейский», попросив выступить в этой роли непререкаемого авторитета в вопросах литературы члена-корреспондента АН СССР Л.И. Тимофеева, одного из руководителей Института мировой литературы имени Горького, ученого, по своему положению способного даже в сложившейся ситуации на независимое мнение. Ал. Соболев, таким образом, не побоялся предстать своим творчеством перед высоким судьей. Был убежден: такой влиятельной в литературной сфере фигуре незачем кому-то «подыгрывать», по чьей-то указке поступаться честью, своим именем. Пожалуй, правильнее предположить другое: Л.И. Тимофееву, тесно и повседневно соприкасающемуся с многообразием литературной жизни, было по-человечески интересно заглянуть в творчество автора нашумевшего произведения: «А что там - за “Бухенвальдским набатом”?» Так рассуждал он или иначе, но, не «озираясь по сторонам», не испрашивая совета у сидящих на Старой площади, он высказал положительное суждение о рукописи Ал. Соболева, сверх того - и о самом поэте, почувствовав явно одаренного человека в его стихах, охарактеризовал как привлекательную личность. (Я цитировала его отзыв в главе «Грехопадение».) Известный литературовед остался верен своей оценке, а она была очень высокой, лестной для Ал. Соболева: некоторое время спустя Л.И. Тимофеев вручил ему рекомендацию в ССП. Жаль, воспользоваться ею не довелось. А его слово было весомо! Хотя смотря для кого! Прямо скажу, не для тех, кто делал ставку на уничтожение Ал. Соболева как литератора. Поднаторевшие в ликвидации талантливых соперников, ополчившиеся на Ал. Соболева притронные советские писатели судили-рядили по-своему, с учетом конъюнктуры.

Опираясь на опыт партийных репрессий, великолепно ориентируясь в коммунистической действительности, они отлично понимали и предвидели бессилие Л.И. Тимофеева, бесплодность его усилий в защиту Ал. Соболева. Почитаемый партией и скованный ее все-таки обременительным вниманием, он, заметная величина в мире науки, не станет, полагали они, ввязываться, засучив рукава, в придуманную ими «драку» с Ал. Соболевым, ограничившись своим веским словом в его пользу. И не ошиблись.

Встретившись с Ал. Соболевым и увидев перед собой еврея, Л.И. Тимофеев, разумеется, мгновенно понял причину сфабрикованного конфликта между поэтом и издательством: зависть, сдобренная антисемитизмом. А когда он ознакомился с забракованной издательством рукописью, в нем заговорил литературовед, знаток в области языкознания, человек науки и просто человек, тронутый чистотой, честностью, добротой стихов, сочинить каковые, он это знал, мог только поэт, наделенный подобными свойствами души. По велению совести, по долгу ученого высказался он в поддержку, в защиту Ал. Соболева, человека бесспорно одаренного.