В опале честный иудей

Может быть, в какое-то мгновение в его сознании конкретная реальная физиономия нахамившего ему члена ССП + КПСС приобрела неожиданно иные очертания, расплылась, разрослась в размерах до всё сминающего, всевластного обличья коммунистического тоталитаризма, которое злобно изрыгало: «Ату его, жида, ату!..» И он словно очнулся, опомнился, взял себя в руки, не полез с кулаками на движущийся трамвай. Верно, промысел Божий дал ему тогда сверхчеловеческие силы для самоконтроля, самоспасения, для того, чтобы в годы грядущие создал он и оставил людям художественные произведения, способные украсить честное имя любого писателя - и стихотворца и прозаика. «Я никогда нигде не одинок, повсюду и всегда со мною Бог» - не на ветер брошенные им слова.

Кто-то сказал, что артист жив аплодисментами. А поэт? Разве не повседневной взаимосвязью с теми, кому предназначены напевы его души? И я опять призываю подивиться мужеству характера Ал. Соболева, силе его воли, схожей по прочности с монолитом. Годы, десятилетия складывать рождавшиеся строки, которые поэт называл «вы - мои посевы, вы - из сердца соки», в ящик письменного стола... Без надежды напечатать... Пытка!.. И опять спрашиваю: это кому же, за какие провинности уготовил коммунистический режим такую долю? Ответ-обвинение: пожизненно озабоченному осуществлением самой заветной мечты человечества - жизнью без войн. Гражданину с пожизненной военной отметиной. И никто никого не призвал, не собирался призвать к ответу за избиение инвалида. Вопиющий, обнаженный в своей мерзости факт антисемитизма.

Прошло около пяти лет. И Ал. Соболев предпринял еще одну попытку издать сборник стихов. Он обратился в издательство «Советская Россия», по слухам - антисемитское логово. Зачем же он туда направился? Выбора не было. Это ведь теперь на Руси множество издательств. Тогда их было считанные единицы. Не в «Детгиз» же нести рукопись с недетскими стихами?

Когда я вспоминаю то, что произошло с рукописью Ал. Соболева в издательстве «Советская Россия», на ум приходят две версии случившегося. Первая - повтор сюжета с неприсуждением Ленинской премии. Такой соблазнительный и легчайший способ надругаться, нанести авось и смертельный удар, поманить обещанием - поднять на высоту, а потом - толкнуть вниз, в «свободный полет» до приземления. Прецедент был. Урок усвоили. И в подходящий момент вспомнили: ненавистный субъект, не дающий покоя своим «Бухенвальдским набатом», сам, добровольно отдавал себя в жадные до расправы руки, чем стимулировал повтор того, так хорошо удавшегося «развлекательного» мероприятия.

Вторая версия - повтор происшедшего в издательстве «Московский рабочий», но с продолжением. Намеренно оскорбить, вызвать, разумеется, возмущение и - о радость! - возбудить пагубное, заранее обреченное на провал стремление добиваться справедливости! А это значит писать, ходить на приемы, судиться - словом, навязанная тяжба, с нервотрепкой на многие месяцы... Способов затянуть конфликт - необозримое множество!

Тянуть жилы из инвалида ВОВ? Ну и славно!.. Бдительность Ал. Соболева усыпили с первых же минут его появления в издательстве: встретили с распростертыми объятиями, упрекнули за промедление, мол, давно ждали. Рукопись приняли, разыграв благодарность, радость. Включили немедленно в тематический план изданий с хвалебной аннотацией. Учли «недоработку», «упущение» «Московского рабочего», не сумевшего заставить автора носиться по инстанциям. Здесь, в «Советской России», события направили по заданному руслу: «Коготок увяз - всей птичке пропасть». Не иначе как веруя в удачу иезуитского умысла, при этом ни в грош не ставя закон и правопорядок, существовавшие для таких только на бумаге, с Ал. Соболевым заключили издательский договор. То есть на свет появился юридический документ, подтверждающий благие намерения издательства, налагавший на него в будущем ответственность за свои действия. «Коготок увяз...» Ну а что же поэт? Разинув рот, улыбаясь до ушей, доверчиво шел навстречу грядущей беде? Нет. Он насторожился. Но сильное желание издать книгу сбило его с толку, подсказало наивную мысль, за которую он, увы, ухватился: издатели-де, подобно множеству людей, покоренные, завороженные «Бухенвальдским набатом», в конце концов изменили к нему отношение, устыдились, раскаялись...

Через несколько месяцев рукопись была возвращена Ал. Соболеву. По манере угадывался один и тот же режиссер: и на этот раз получение бандероли было приурочено к какому-то красному дню календаря. Добровольная демонстрация мыслительного убожества: мол, все ликуют и радуются, а ты сиди и вой от досады! Судили по себе.