В опале честный иудей

Рвением и усердием советских деятелей культуры утвердилось в сознании советских людей представление о компартии как о партии неошибающейся, не делающей ничего плохого, непогрешимой во всех отношениях - следовательно, некритикуемой! Делай что хочешь - все свято! На все можно и должно только молиться. И преданно служить руке поощряющей, с куском мяса протянутой к существу на поводке...

Вот откуда и появлялись вирши, становившиеся песнями, которые я цитировала, говоря о загончиках для людей советских.

И превращались писатели в заводных соловьев и в птиц, сидящих в клетках. И приобретали изумительное право: быть тоже некритикуемыми! Если судить о качестве произведений вернопроданных советских писателей, которых никогда не укоряли хоть за малые литературные «недо...», то смело можно утверждать: советская эпоха изобиловала появлением художественных произведений только на уровне шедевров! Так хорошо, что придраться не к чему! А если вдруг кто-то из членов ССП и пытался выступать с критикой, хоть слегка задевающей непогрешимую святую компартию, то нарушителя общего благостного покоя тяжкая кара настигала непременно. Разница наказания определялась в идеологических отделах ЦК партии: одних журили наставительно в прессе; других - вроде Дудинцева за его «Не хлебом единым» - надолго лишали возможности публиковаться, ввергали в нужду. Пастернака - убили! Обнаглели до такой степени, что заставили отказаться от Нобелевской премии. Не выдержал поэт. Наума Коржавина выдворили за рубеж. И лишили фактически общего признания на Родине. Кто знает поэта Коржавина?.. А он достоин большего, чем известности в узких литературных или интеллигентских кругах, я уж не говорю о Солженицыне, которому Ал. Соболев посвятил одно из лучших своих публицистических стихотворений, назвав его «Изгнание совести».

И родилось в ССП - загоне страны-тюрьмы - агрессивное племя «визгливых приспособленцев», напомню, по определению К. Чуковского. Не из числа наиболее одаренных, это понятно. Но зато продавшихся на корню, сочинявших великое множество поэзии и прозы во славу общества развитого социализма. Это был гигантский поток из стихов, поэм, романов и повестей, рассказов и «литературоведческих» статей и книг. Они врали, врали, врали на все лады, ибо показывали жизнь не такой, какой она была на самом деле, а какой полагалось ее видеть. Комната смеха наоборот: где урод виделся в зеркале писаным красавцем. Плохо, бедно, убого жившим советским людям рассказывали не стыдясь и не краснея врали в глаза об их счастливой, самой счастливой жизни на Земле. А чтобы они не перестали верить, чтобы, не дай Бог, не стали сравнивать, их не пускали за границу. Это вроде бочки: на дне ее - народ. Наверху бочки - по краям, откуда все видно вокруг, - сидели литераторы проданные и журналисты проданные и рассказывали сидящим на дне бочки, что они видят и как все виденное ими плохо по ту, наружную сторону бочки. А тут, глядишь, уже и песенка подготовлена:

Летят перелетные птицы...

А я не хочу улетать, а я остаюся с тобою, родная навек сторона, не нужно мне счастье чужое, чужая земля не нужна!..

Вслед за этим плавно и мягко, как по маслу, скользит вывод: кто хочет за рубеж, он - кто? Да ведь враг, не иначе!

На такой почве, кстати, родилась ненависть к евреям, пожелавшим уехать в Израиль.

Состояние несвободы для писателя... Как его назвать, если не тюрьмой? А кто хозяин в любой тюрьме? Страх. Он подогревался наличием в каждой парторганизации «партинформатора райкома» - доносчика из членов партии. В его обязанность входило регулярно сообщать в райком, «что», «где», «когда» говорилось или случилось...

Советским гражданам в этом отношении «повезло» вдвойне: они, живя в стране-тюрьме, каждую минуту могли стать заключенными, заключенными одной из тюрем страны-тюрьмы. Относилось ли это к писателям? А как же!

Инако мыслить?

Тяжкий вред и грех:

Ты только голос свой иметь попробуй -и возле дома твой простынет след...

Разумеется, вернопроданных партии такое не касалось.

Слова Ал. Соболева: «Я - птица, мое дело пропеть» - обет на пение по вдохновению, не по указке откуда-то, но по личному желанию с целью расшевелить, по-хорошему потревожить общественное мнение, подсказать людям нужную им мысль.

...я людям словом послужу.

Молюсь, надеюсь - Бог поможет...

Не вытирая пот с лица, пойду вперед, по бездорожью, отдамся песне до конца...

Вскоре по возвращении с фронта он написал небольшое стихотворение. Написал его, очевидно, потому, что перед ним, как перед путником в сказке, встал на жизненном пути вопрос выбора: что делать дальше? Куда идти? И вот что звучало в ответе:

Если нет вдохновенья - голоса нет.

А фальшивого пенья не потерпит поэт.

Легче примет страданье, смирится с нуждой, чем свершит надруганье над песней святой.

Лучше долгие сроки до боли молчать, чем бескровные строки на погибель рождать.

Программа на всю оставшуюся жизнь, программа, которой он не изменял никогда, не сиюминутная вспышка благородства.